Екатерина Великая - [84]

Весть о смерти мужа Екатерина встретила спокойно, хладнокровно. Лишь на следующий день дала волю слезам, выплакавшись на плече у княгини Дашковой. Ее тревожили две вещи — как отнесется народ к смерти Петра и как воспримет это событие ее мудрый советник Панин, который, как она опасалась, придет в ужас от содеянного зла и, может быть, попытается отмежеваться от нее. Ведь Панин настаивал на том, чтобы учредить регентство, а вовсе не заменять Петра Екатериной. Возможно, для него смерть Петра — это его собственная крупная ошибка и прямое доказательство того, что Екатерина не способна держать бразды правления.

Несколько часов подряд Екатерина, Панин и, вероятно, двое-трое ее приближенных напряженно обсуждали случившееся. До сих пор не обнаружено никаких письменных свидетельств о том, что говорилось на том совете, который, видимо, стал серьезным испытанием для Екатерины как государственной деятельницы. По словам французского посланника Беранже, Екатерина призвала на помощь весь свой дар красноречия, убеждая Панина, что она совершенно не причастна к гибели супруга. Похоже, он поверил ей и даже помог написать официальное сообщение о смерти Петра.

Согласно этому документу, бывший император страдал от колик, находясь под стражей, и скончался, когда они усилились после обострившегося геморроя. Русскому народу было велено воспринимать эту трагедию как «свидетельство божьего помысла», как некий знак, говорящий о том, что сам Господь избрал Екатерину на престол. Всех подданных призывали взглянуть на тело, которое будет выставлено для прощания в Невской лавре.

Тысячные толпы прошли перед гробом, глядя на бренные останки императора Петра III. Многие в ужасе отшатывались при виде усопшего. Лицо его под огромной треуголкой имело фиолетово-черный оттенок, а шея была прикрыта пышно завязанным галстуком. Люди перешептывались, что галстук нарочно уложен так, чтобы не были видны кровоподтеки, оставленные руками убийцы. Говорили еще, что Петра сначала отравили, а потом задушили.

Надо ли удивляться, что после всего этого волна недовольства, вырвавшись из столицы, пошла гулять по всей России. В провинции, где, в отличие от Петербурга, Петра никогда не считали злодеем, он был искренне оплакан народом. Некоторые провинциальные полки осудили столичных гвардейцев за то, что те возвели на трон Екатерину. Многие осудили Екатерину — кто открыто, кто тайно — за то, что запятнала себя цареубийством и узурпацией.

После похорон императора долго не умолкали возмущенные пересуды. Екатерина отказала супругу в чести быть, погребенным в Петропавловском соборе — усыпальнице российских правителей. Петра похоронили в Невской лавре, вдали от его предков, как бы обрекая его на вечное бесславие. Правду сказать, Петр стоял особняком, отличаясь от царей-предшественников тем, что не был коронован, а, стало быть, лишен божьей благодати, которую дает монарху это таинство. Как бы то ни было, но странные похороны, похоже, подтверждали подозрение по поводу насильственной кончины. И вину за это возлагали на Екатерину, которая даже не была на похоронах: якобы так решил сенат, учитывая ее нездоровье. Суждения русских людей внушали тревогу, но еще больше беспокоили императрицу газетные отклики в западно-европейских странах. Повсеместно Екатерину осудили как варварскую владычицу варварской страны, где власть несла на себе клеймо жестокости и насилия, а гуманные формы правления еще были неизвестны. Для Екатерины, считавшей себя светочем просвещения во тьме невежества и дикости, подобные обвинения были особенно оскорбительны. Сравнения с Иваном Грозным или английской королевой Изабеллой, велевшей убить своего мужа Эдуарда II, не давали ей покоя. Ведь Екатерина видела себя продолжательницей дела Петра Великого или же подобием английской королевы Елизаветы. И тот, и другая были хозяевами собственной судьбы и судьбы своей страны.

Некоторые политики, как в России, так и за ее пределами, были уверены, что правительство Екатерины долго не продержится. Они считали, что любая женщина, которая правит единолично, без мужской защиты и авторитета, не имея государственного опыта, непременно станет жертвой очередного переворота, правительственного кризиса или военного мятежа. Английский посланник лорд Бекингем называл Россию «одной громадной массой горючего материала с поджигателями на каждом углу». Как не согласиться с этим суждением, если в августе взбунтовался Семеновский полк?

Себялюбивые гвардейцы готовы были затеять смуту по всякому поводу — достаточно одной искры.

В полночь барабанная дробь подняла солдат. Схватив спросонья ружья, они бросились во двор казармы, толкаясь и ругаясь. Раздались выстрелы, завязалась потасовка. Весь квартал проснулся, охваченный страхом, — люди решили, что это очередной мятеж. С большим трудом офицерам удалось утихомирить солдат. Весть о происшедшем докатилась до Екатерины, всполошив ее не на шутку.

На следующую ночь все повторилось: опять подняли солдат по тревоге, опять возникла толкотня на казарменном дворе. На этот раз к мятежным солдатам присоединились несколько офицеров, а те, кто не поддался панике, восстановить порядок не сумели.