Екатерина Великая - [55]

Алексей Разумовский, бывший деревенский пастух из Малороссии, ввел в моду алмазные пряжки на туфлях и алмазные пояса. На его широких плечах сверкали алмазные эполеты. Переливались благородным блеском ордена, пожалованные ему государыней. Царедворцы из кожи лезли вон, желая перещеголять друг друга своим богатством. Если Разумовский заказывал из Парижа карету стоимостью в три тысячи рублей, то его соперники покупали экипаж, который стоил четыре тысячи или больше. Александр Шувалов одевал своих лакеев и даже самых захудалых пажей в ливреи из золотой ткани. Говорили, что он заказывал свои превосходные наряды целыми десятками. Генерал Апраксин, еще один представитель высшей знати, никуда не выезжал без своей знаменитой коллекции бриллиантовых табакерок (на каждый день у него была своя табакерка). Во время званых обедов он любил выходить на балкон своего московского особняка и пригоршнями бросать нищим золотые монеты и дорогие безделушки.

Если таковы были мужчины, то что уж говорить о придворных дамах, которые шелестели по паркету своими, широкими шелковыми платьями. Их шеи и запястья были густо увешаны драгоценностями, а в волосах поблескивали алмазные подвески и ленты, усыпанные алмазами. Каждая дама мечтала о том, чтобы ее портрет висел в петергофском кабинете Мод и Граций, со стен которого уже улыбалось около трех сотен красавиц. Это служило залогом женской привлекательности. Императрица уже не могла больше выдавать себя за самую красивую женщину двора. Возраст и болезни похитили ее неотразимость. И поэтому женщины более открыто, чем в прежние годы, соревновались между собой, стараясь вызвать восхищение мужчин. Хенбери-Уильямса поразило обилие серебряных кружев и золотой вышивки, плюмажей и ослепительных драгоценностей, которыми они украшали свои платья.

Среди светских дам выделялась великая княгиня Екатерина, обязанная этим не только и не столько своему высокому положению. «Она очень выгодно отличается своей внешностью и пленяющими манерами», — писал английский посланник. Он наблюдал за тем, как Екатерина шествовала с высоко поднятой головой в роскошном наряде, привечая друзей и посылая в сторону врагов колкости, в которых каждое слово было тщательно обдумано. Она становилась изощренным политиком, и это производило сильное впечатление на Хенбери-Уильямса.

Сидя рядом с Екатериной в царских застольях, английский посланник не мог не оценить ее ум и суждения, а также ее телесные прелести. Он нашел ее беседу «достойной здравого смысла Ришелье и гения Мольера». Они как бы высекали друг из друга искры остроумия. Обнаружилось, что круг их чтения во многом совпадал. Они оба восхищались Вольтером и не терпели ни в чем притворства. «Я не знаю более приятного блюда, чем здравый смысл, приправленный юмором, когда самодовольное невежество или фальшивая самоуверенность дают столько пищи», — заметил дипломат Екатерине, и та охотно согласилась.

Между тем здоровье государыни быстро ухудшалось, а ее преемник так же быстро спивался, превращаясь в жалкую, безвольную фигуру (по мнению Хенбери-Уильямса, Петр был «слаб и вспыльчив»), и законной наследницей власти становилась Екатерина. Английский посол написал в Лондон, что в случае внезапной кончины Елизаветы править будет Екатерина, поскольку, несмотря на свою мелочную жестокость, неуклюжее позерство и безмерное самолюбие, в важных делах Петр всегда прислушивается к мнению своей жены. Он склонялся перед ее широкими знаниями. По словам посла, Петр говорил окружающим, что «хоть он сам во многом не разбирается, зато его жена разбирается во всем». Он называл ее мадам la Ressource[2].

Хенбери-Уильямса поразило то, как ловко Екатерина приспособилась к обстоятельствам. «С момента своего приезда в эту страну она всеми возможными для себя способами старалась завоевать любовь ее народа», — писал он в одной из депеш в Англию. Она прилежно занялась изучением русского языка, научилась бегло говорить на нем (хотя и не в совершенстве) и понимает его очень хорошо. Она заставила уважать себя не на шутку. Посол добавлял, что Екатерина «хорошо знает эту империю и сделала ее изучение своей единственной целью». У нее есть способности и ум, «канцлер говорит мне, что никто не обладает большим упорством и решимостью».

Действительно, если уж чего-то и не хватало при императорском дворе, так это упорства и решимости, не говоря уже о здравом смысле. «Двором управляют страсти и случай, а не разум», — к такому выводу пришел английский посланник, пробыв в России шесть месяцев. Императрица, у которой усилился кашель и одышка, болели ноги и распухло тело, все еще правила, хотя и ослабевшей рукой. Шуваловы не осмеливались открыто прибрать власть к своим рукам, однако от них можно было ждать беды. Если французы пришлют к русскому двору разумного и волевого посланника, размышлял Хенбери-Уильямс, он вполне может, используя Шуваловых, нанести серьезный ущерб интересам Англии.

Посол искал дружбы с великий княгиней, и она отозвалась на это стремление со всей теплотой культурной женщины, изголодавшейся по цивилизованному обществу. Они беседовали на ужинах, Хенбери-Уильямс посещал ее в Ораниенбауме, где Екатерина и Петр проводили все больше времени и где под ее наблюдением шла закладка огромных парков. Великая княгиня познакомила его со своим садовником Ламберти, который увлекался пророчествами и предсказал, что Екатерина не только станет государыней императрицей России, но и доживет до правнуков и не умрет, пока ей не исполнится восемьдесят с лишним лет.