Екатерина Великая - [217]
Получив подобные известия, Потемкин решил прямо объясниться с императрицей. «Лига сформирована против Вас, — писал он 17 октября об объединении усилий Англии, Пруссии, Швеции и Турции. — От разума Вашего зависит избавить Россию от бедствий… Позволь, матушка, сказать, куда наша политика дошла». Ослабление Франции на международной арене привело к тому, что контролируемые ею ранее страны, такие как Турция и Швеция, отшатнулись к другому покровителю — Англии. В этих условиях Россия, вместо того чтобы не отталкивать Англию и лавировать между Пруссией и союзной Австрией, как советовал Потемкин, разорвала англо-русский торговый трактат. По предложению посла в Лондоне Семена Воронцова, поддержанному в Петербурге его братом Александром, Россия не возобновила коммерческий договор 1766 года, срок которого истекал как раз перед войной. Этот документ, дававший английским купцам большие льготы на русском рынке, сильнее политического союза связывал интересы Англии с Россией и не позволял Лондону совершать враждебные действия. Теперь этот якорь оказался отвязан. Франция, подстрекавшая турок к началу войны, впоследствии оказалась не в силах их остановить. Этим воспользовались другие неприятели России, в частности Пруссия, с которой Петербург обострил отношения под давлением группировки А. Р. Воронцова (так называемого «социетета») и в угоду Австрии. «Сделались мы как будто в каре, — заключал князь свои рассуждения. — Союзен нам один датский двор, которого задавят, как кошку. Я обо всем предсказывал… не угодно было принять, но сделалось, по несчастью, по моему и вперед будет»>[1277].
Прусский король Фридрих Вильгельм II, наследовавший Фридриху Великому, возбуждал у Екатерины презрение едва ли не большее, чем Георг III. Последний, по крайней мере, страдал приступами безумия, и его поступки могли трактоваться как проявление слабоумия. Что касается прусского родственника, то он, подобно своему предшественнику, был мистиком и масоном, но не имел отблеска гениальности. К тому же во время путешествия в Россию Фридрих Вильгельм близко сошелся с Павлом Петровичем. Екатерина не раз говорила, что «дети и наследники» великих людей «часто идут в противоположном родителям их направлении». Это оказалось справедливо и по отношению к ее собственному сыну, и по отношению к племяннику Фридриха II. «Настоящее царствование не походит на предыдущее, — писала государыня Гримму. — Этот глуп, нагл, дерзок, тщеславен и не имеет тени здравого смысла. При всем том они ужасно торопливы. Они решают в два, три часа то, о чем я бы раздумывала три недели. Оттого их сообщения бессвязны и непереварены. Вдобавок они ответы перетолковывают по-своему. Таким образом, они кажутся двойственными, тройственными, одним словом, фальшивыми».
Политику прусского короля императрица именовала «хитрым скудоумием» и была в этой оценке не одинока. Принц Генрих, брат Фридриха II, когда-то много потрудившийся для поддержания русско-прусских связей, не находил для племянника доброго слова: «К чему служит то, что я подвергал жизнь свою опасности в одиннадцати походах, что я сделал два путешествия в Россию?.. Все уничтожено, но как? и кем?.. Неспособность начинает распрю, которую впоследствии трудно будет окончить»>[1278].
От Екатерины Фридриху Вильгельму доставалось не меньше, чем Густаву III, и надо признать, что ее замечания, будучи доведены до короля, больно били по самолюбию. «Он похож на мещанского сына, вышедшего в люди, которому отец оставил роскошный дом, а он, не понимая, чего это стоило и какими трудами все это собиралось, вообразил себе, что ему все позволено. Но ведь этому когда-нибудь наступит же конец. Господь Бог его покарает: все его здание построено на песке и обратится в прах. Терпение, терпение! Время делает и невозможное возможным»>[1279].
Каким же образом, по мнению императрицы, ситуация должна измениться? «Свора Ge и Gu сильна лаем», — рассуждала она. «Атмосфера… наполнена дымом и густыми испарениями, которые рано или поздно будут рассеяны только пушечными выстрелами… Но я побьюсь об заклад, что… сестра Екатерина одержит верх, слышите ли?»>[1280]
Итак, «пушечные выстрелы». Помедлив некоторое время из опасения получить от Потемкина резкую отповедь, императрица все же решила посоветоваться с ним. «Друг мой сердечный, — писала она 19 октября, — …король прусский сделал две декларации. Одну в Польшу противу нашего союза с поляками, который… видя, что от того может загораться огонь, я до удобного времени остановить приказала. Другую датскому двору, грозя оному послать в Голштинию тридцать тысяч войска, буде датский двор введет [войска], помогая нам, в Швецию… День ото дня более открывается намерение и взятый ими план не только нам всячески вредить, но и задирать в нынешнее и без того тяжелое для нас время. Думаю, на случай открытия со стороны короля прусского вредных противу России и ее союзника намерений… армию фельдмаршала графа Румянцева обратить противу короля прусского… О сем, пожалуй, напиши ко мне подробнее и скорее, чтоб не проронить мне чего нужного»
