Екатерина Великая. Биография - [3]

Своему отцу она простила недостаток нежности. С течением времени она начинает понимать, что за его простой солдатской грубостью, за его стыдливой сдержанностью скрывается истинное чувство. Но важнее всего, что Христиан-Август справедливый человек, а справедливость дети умеют особенно ценить.

– Я никогда не встречала более честного – как в смысле принципов, так и в отношении поступков, – человека, – пишет она уже в то время, когда знала десятки людей, стоявших несравненно выше ее отца. Она понимает, что отец поглощен службой, что официальная деятельность оставляет ему недостаточно свободного времени для того, чтобы он мог заняться детьми. Но то небольшое количество внимания, которое он может посвятить своим детям, он по крайней мере распределяет равномерно. Мать же несправедлива. У матери есть время – но только для сына. Мать умеет быть ласковой, нежной, умеет баловать – но только по отношению к сыну. Для Софии у нее есть лишь несколько нетерпеливых слов, придирчивых замечаний, выговоров, торопливых пощечин.

Где причина этой странной несправедливости, чем объясняются эти каждодневные обиды, эти отодвигания на задний план? Этого мы не знаем. По общим отзывам, София была красивым, умным, правда, изрядно распущенным, но очень восприимчивым к ласковым уговорам Ребенком. Может быть, все же существует какая-то мучительная тайна, о которой мать невольно вспоминает при виде своей дочери? Мы еще раз можем повторить, что нет ни одного веского аргумента, говорящего в пользу подобного предположения. Нет никакого другого явного, ощутимого мотива поведения матери, кроме того обстоятельства, что София только девочка, а брат ее – мальчик. Это, во всяком случае, единственная известная Софии мотивировка, но подносится ей эта мотивировка изо дня в день. Этот мотив является тем таинственным законом, под влиянием которого кристаллизуется ее характер, тем чужеродным телом, вокруг которого вырастает жемчужина: она только девочка! Но она здоровая, крепкая девочка со здоровым, ясным умом и таким запасом силы воли, о котором ни сама она, ни кто-либо из окружающих и не догадывается. Ее несправедливо бранят, унижают, ставят в угол, а в ней тайно зреет упрямое вызывающее отношение к матери, к судьбе, к природе: она хочет стать мужчиной, быть равнозначащей мужчине, начать представлять собою нечто большее, чем мужчина.

Больше, чем мужчина! Вот первичная, быть может, даже неосознанная, но проводимая с железной неуклонностью до самой смерти линия поведения этой единственной в своем роде женской индивидуальности.

* * *

– Меня воспитывали так, чтобы иметь возможность выдать меня замуж за какого-нибудь из соседних маленьких князьков, – говаривала Екатерина впоследствии при подходящих случаях. Это само собой разумеется. Для какой же иной цели можно было ее воспитывать? Больших дворов в Европе очень немного, и женихи, принадлежащие к их составу, могут выбирать себе невест среди многочисленных принцесс. Кроме того, при таком выборе руководствуются по преимуществу политическими соображениями, а трудно предположить, чтобы кто-либо из членов европейских владетельных династий мог иметь политический интерес связаться родственными узами с Цербстским двором.

Для того чтобы надлежащим образом выполнять функции супруги маленького немецкого владетельного князя, принцесса восемнадцатого века должна была в первую очередь уметь болтать и писать по-французски, так как немецкий язык считался в ту пору в Германии некрасивым и вульгарным. Затем немножко танцев, немножко музыки, почтительное отношение к морали и религии, беспретенциозный скромный характер – вот идеал воспитанности для маленькой Софии.

Девочку поручают заботам французской эмигрантки Бабеты Кардель. Это единственный из окружавших ее в детстве человек, о котором Екатерина сохранила теплое и благодарное воспоминание. "Она обладала душевным благородством, образованием, прекрасным сердцем, была терпелива, нежна, весела, справедлива, настойчива – словом, всем детям можно пожелать иметь такую воспитательницу".

Не важно, отличалась ли Бабета Кардель в действительности всеми этими качествами, или же София в своих суждениях о ней руководствовалась желанием подчеркнуть ее достоинства в противовес недостаткам матери. Факт тот, что она возмещает ребенку все то, чего ему не давала мать, посвящает ему свое время, свое внимание и создает благотворную атмосферу теплого крылышка. Уже спустя несколько недель недоверчивый ребенок перестает сопротивляться, забывает свое упрямство и капризы, отбрасывает свою скрытность и замкнутость, дает свободу своей привязчивой, здоровой, веселой и благодарной натуре. Пусть не доказано, что Бабета Кардель действительно знала наизусть все пьесы Расина и Мольера, что это она внушила Софии любовь к чтению, любовь, которая сыграла такую огромную роль в дальнейшем самовоспитании молодой девушки. Гораздо важнее тот бесспорный факт, что она водит маленькую принцессу гулять в городской сад и позволяет ей там играть с детьми простых обывателей.

Остальные воспитатели принцессы не блещут ни глубиной своих познаний, ни своими педагогическими талантами. Преподаватель чистописания рисует ей карандашом буквы, которые она должна обводить чернилами, а учитель танцев заставляет ее проделывать всякие сложные па и приседания. С течением времени ей все же удается обучиться и письму, и танцу. По отношению к музыке она невосприимчива, до самого конца ее дней музыка остается для нее "удручающим шумом". С пастором, преподающим ей катехизис, девочка вступает в оживленные дебаты и если даже не говорит ему всего того, что охотно сказала бы впоследствии вольтерианка-Екатерина, то все же возражает почтенному представителю духовенства с такой настойчивостью, что мадемуазель Кардель бранит ее за дерзость, за "esprit gauche".