Екатерина Медичи - [156]

Вознамерившись показать «руку хозяина», как советовала Екатерина, Генрих отменил ее право вскрывать дипломатические депеши. Если ее это и оскорбило, королева-мать скрыла свои чувства. Ведь она сама дала ему такой совет. Она предложила ему вести себя «как господину, а не как приятелю». Немного раньше Екатерина предупреждала его, что «gens de longue robe» — члены магистрата и чиновники — тупы, утомительны и многословны: «Они портят все и пытаются контролировать всех подряд, считая, что их красноречие и всезнайство делают их мнения единственно допустимыми, а мы их считаем несносными». Более того, она предложила Генриху брать в помощники военных, ибо они всегда говорят то, что думают, и не растекаются мыслью по древу: «У них нет ничего, кроме здравого смысла, нет лишних знаний и собственных мнений, а потому легко принимают то мнение и то направление, какое требуется королю». Очевидно, искушенная Екатерина имела в виду то, что военными легче манипулировать, к тому же они более преданны, и их намерения легче прочитываются. Долгий опыт научил королеву-мать получать от них то, что требовалось. Профессионалы и интеллектуалы слишком сложны. В списке должностных лиц, поставленных королем на самые главные посты, были слишком заметны своим отсутствием имена представителей знатнейших династий, служивших его отцу и деду: Гизов и Монморанси.

Главный совет Екатерины заключался в важности ведения регулярного расписания, чтобы общественные дела приходились на утро, а другие — на послеобеденное время. Она побуждала его постоянно быть доступным народу, как его дед, Франциск I. Он должен выслушивать людей, принимать их жалобы или петиции, причем лично. Только таким путем можно создать образ короля как главного действующего лица в стране, лица, от которого исходят все почести, должности и награды. Он должен скрывать свои предпочтения в отношении близких друзей и товарищей, воздерживаясь от возвеличивания кого-либо из них. Она, конечно же, извлекла этот урок из своего опыта, когда ее муж поступал так в отношении определенной группы людей, ненамеренно оскорбляя ее. Так что Генрих должен усвоить эти правила и привычки сейчас же, и только в этом случае его будут уважать и повиноваться ему как королю, а не воспринимать как ребенка.

Хотя Генрих согласился с большей частью советов, у него был иной взгляд на то, как должен преподносить себя монарх, и он не отказывался от приобретенных в Польше привычек, вызванных желанием держаться подальше от назойливой толпы. Это не нравилось французам. Новый король, например, не устраивал публичных трапез, но всегда ел за низкой балюстрадой, чтобы никто к нему не приближался. За едой прислуживали не слуги, а его кавалеры. Король не разрешал людям приближаться к себе без его позволения, а допущенные должны были соблюдать строгий ритуал, прежде чем заговорить с его величеством. Обед давали примерно в одиннадцать часов, время ужина определялось более свободно, за ним часто следовал бал или другие увеселения. Во время королевских трапез толпа придворных более не стояла вокруг, заглядывая в рот венценосца.

В отличие от своих предшественников, Генрих не хотел жить на людях, считая, что фамильярность — сестра дерзости. Его королевское достоинство оскорбляло присутствие вельмож при утреннем одевании, поэтому он повелел никому не входить в королевскую опочивальню, пока не оденется полностью. Такие реформы вызвали недовольство придворных, но король отступать не собирался; только когда несколько знатных лиц в знак протеста покинули двор, он согласился кое в чем уступить, и то на время. В 1585 году он велел напечатать брошюру с точными инструкциями по придворному этикету. Она послужила основой для создания тех фантастически стилизованных манер, обычаев и ритуалов, которые впоследствии регламентировали придворную жизнь в Версале во времена Людовика XIV и его потомков. Так Генрих III породил эксцентричную, регламентированную до мельчайших деталей систему существования, которая была устранена лишь с падением королевской власти во Франции. Патриархально-величавый стиль правления его деда и отца, с его добродушно-рыцарской атмосферой, был забыт как анахронизм. В Генрихе не было ничего добродушного: он был слишком утончен и ни на минуту не забывал, кто он такой.

Не прошло и нескольких дней после встречи с Генрихом, как Екатерина осознала, что многие черты его характера, давно тревожившие ее, заметно обострились после пребывания в Польше. Один наблюдатель даже предполагал: «А не случилось ли так, что король проехался не только из Парижа в Краков, но побывал также в Содоме и Гоморре?» Екатерина заметила, как глубоко Генрих был разочарован, не увидев в Лионе, среди встречающих, жены принца Конде, принцессы Марии Киевской. Она была на сносях, и такое путешествие могло стать для нее опасным. Сам же Конде между тем не возвращался из Германии, поскольку оставался врагом правящего дома.

Мария отреклась от протестантской религии тогда же, когда и ее муж, в 1572 году, со всей искренностью приняв католичество. Без малейшего зазрения совести Генрих серьезно и убежденно рассуждал о грядущей женитьбе на уже замужней женщине, к тому же беременной. Он собирался организовать ее развод как можно скорей, чтобы они могли соединиться без промедления. Любой час, проведенный вдали от нее, был для него мучением, как свидетельствовали его ежедневные письма, но теперь уже оставалось недолго ждать, пока она наденет корону Франции как его жена и королева. Екатерина хранила молчание. Она не хотела такого для своего сына, но что поделаешь, если это принесет ему счастье, а главное, детей? Франции нужны законные наследники, чтобы продолжить род Валуа и не допустить Бурбонов на трон.