Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839). Очерк из истории императора Павла I - [21]

.

Письмо Нелидовой произвело свое действие: Павел уступил старому своему другу в том, в чем не хотел уступить ни Марии Феодоровне, ни Плещееву, а затем 30-го ноября посетил Смольный институт, вместе с Марией Феодоровной, великим князем Александром Павловичем и его супругой Елисаветой Алексеевной[96]. 11-го декабря, накануне дня рождения своей любимицы, Павел, стремясь излить на нее свою щедрость и не смея дарить ей лично, именным указом сенату пожаловал ее матери две тысячи душ крестьян в родном ей Дорогобужском уезде Смоленской губернии[97]. Новая милость императора к родным Нелидовой, как видно, сильно смутила ее, и она писала ему:

«Ради Бога, государь, позвольте мне просить у вас, как милости, чтобы вы уменьшили этот дар, слишком щедрый, на половину. Моя мать всегда бы сочла за великое и неожиданное для себя богатство тысячу душ, от которых я не смею отказаться за нее, потому что она мне мать. Вы понимаете, государь, все то, что в этих обстоятельствах может связать мне язык. Но смею заверить вас всем тем, что есть для меня священного, что я сочла бы истинным благодеянием, если бы вы имели милость дать ей 500 душ, и моя мать сочла бы себя весьма счастливо и щедро награжденною, между тем как 2000 душ тяготят мою совесть: ни моя мать, ни кто-либо из моих близких еще не служил вам; есть еще время уменьшить ваш дар на половину, и я повергаюсь к вашим стопам, чтобы просить вас об этом; можно сказать, что 2000 душ были выставлены по ошибке: сделайте это, государь, ради Бога, пока на это есть еще время, снимите с моего сердца тяжесть». Благодаря затем Павла за присланный ей лично фарфор, Нелидова заключила свое письмо словами: «я была бы счастлива, если бы у меня не было ни дня рождения, ни именин»[98]. Пожалование матери Нелидовой, конечно, уменьшено не было, а 1-го января 1797 г. Павел Петрович доказал бескорыстно скромной своей любимице, что, кроме дня рождения и именин, существует для раздачи милостей еще и Новый год: в этот день тот же счастливый, очевидно любимый, братец Нелидовой произведен был в полковники, с оставлением в звании флигель-адъютанта[99].

Примирение между Павлом и Нелидовой, очевидно, состоялось: Нелидова не устояла в своем решении, объявленном ею Александру Куракину за четыре дня до восшествия Павла на престол, только молиться о счастии своего «неблагородного» друга. И двор, и вся официальная Россия знали уже, кто является властительницей сердца императора, в чьих руках находится гнев и милость самодержца, не привыкшего разбираться в своих впечатлениях и действовавшего быстро и решительно. Все, искавшие милости Павла Петровича, группировались около всемогущей, как казалось, фаворитки, положение которой было тем прочнее и почетнее, что сама супруга Павла, новая императрица, всячески выказывала ей свое внимание и уважение.

«Вам приятно будет узнать, — писал Воронцову придворный доктор Рожерсон 14-го декабря 1796 года, — что мир и согласие царствуют в императорском семействе. Императрица, которая, без сомнения, есть самая добродетельная женщина в мире, пользуется влиянием, но не злоупотребляет им… Она занята тем, что делает добро. Она часто ездит в Смольный монастырь, который вверен ее попечениям. Она прилагает все старания, чтобы побудить m-lle Нелидову возвратиться ко двору, но та до настоящего времени остается непоколебимою в этом отношении. Девица эта ведет себя таким образом, что возбуждает всеобщее удивление и почтение: она изредка появляется на придворные обеды, но не хочет ни во что вмешиваться, хотя ей ни в чем не было бы отказа. Г-жа Делафон назначена статс-дамой, и я думаю, что честолюбивые цели Нелидовой заключаются в том, чтобы после этой престарелой своей подруги получить начальство над Смольным» (sic)[100].

Одна из придворных дам того времени, известная графиня Головина, еще подробнее уясняет значение, приобретенное тогда Нелидовой. «В первый визит свой в Смольный, — рассказывает она, — император примирился с Нелидовой и вел себя так хорошо, что сама императрица вынуждена была смотреть на нее, как на лучшего своего друга, и сообразно с этим относиться к ней. С этого момента единение самое полное видимо установилось между императрицей и m-lle Нелидовой. Императрица этим союзом с новою своею подругой укрепила свое влияние, и обе они вмешивались во все дела и во все назначения и в особенности поддерживали друг друга. Единение это было бы для всех удивительным, если бы вскоре не стало ясным, что оно основывалось на личном интересе: без m-lle Нелидовой императрица не могла рассчитывать иметь какое-либо влияние на своего супруга, как это и было потом доказано; точно также и Нелидова без императрицы, в стремлении своем вести себя всегда прилично, не могла бы играть при дворе той роли, которою она пользовалась, и нуждалась поэтому в расположении императрицы, бывшем как бы защитой для ее репутации. Посещения Смольного двором сделались весьма часты. Императрица была чрезвычайно рада видеть двор в учреждении, которым она управляла, а m-lle Нелидовой приятно было доказать публике, что именно ее присутствие влекло туда императора, и что он охотно являлся туда потому, что m-lle Нелидова в особенности любила это место. Вследствие всего этого, все три заинтересованные лица находили свои вечерние собрания прелестными, проводя их часто исключительно в беседе друг с другом. Но остальная часть двора присутствовала там лишь потому, что император приезжал всегда в Смольный не иначе, как с большою свитой. Великие князья и великие княгини проводили там время смертельно скучно. Иногда молодые воспитанницы давали концерты, иногда они танцевали, но часто время проходило в полном ничегонеделании»