Екатерина II: алмазная Золушка - [111]

Так вот, «серьезные ученые» нам сообщают, что слово «былина» в древнерусских текстах встречается только в «Слове» и «Задонщине». И загадочная страна «Хинове» упоминается только в «Слове» и «Задонщине», и нигде больше. Иные комментаторы видят в «Хине» Китай – но в «Слове» Ярославна недвусмысленно упоминает про «хинове стрелы», летящие в ее мужа Игоря. Значит, «Хинове» – это где-то рядом, уж никак не Китай…

Наконец, в «Слове» попадаются предельно загадочные слова, которых вообще больше никогда не встречается в древнерусских текстах: таинственные «шереширы» и не менее таинственная «зегзица». Историки опять-таки (по другим поводам, разумеется) любят говаривать, что подобное «словотворчество» – еще один признак «новодела». Между прочим, как ни бились, так и не отыскали «реку Каялу» и загадочные «Дудутки близ Новгорода», упоминаемые в «Слове».

Еще об истории его находки. Когда Новиков впоследствии был посажен, конфискованные архивы его «Типографической компании» попали к Мусину-Пушкину. Среди прочего Мусин отыскал там и работы умершего недавно писателя, историка и экономиста М. Д. Чулкова. Того самого, что за десять лет до того издал четырехтомное «Собрание разных песен» – народные исторические песни и сказания, которые Чулков в значительной степени подверг обработке. Следовательно, опыт работы со старыми «песнями», их творческого дополнения у него имелся.

Так вот, вскоре после работы с бумагами Новикова-Чулкова Мусин-Пушкин и припер Екатерине «Слово о полку Игореве», к которому она осталась совершенно равнодушна…

Быть может, кое-что знала?

Вторично свою копию старинной рукописи Мусин-Пушкин показал в 1797 г. императору Павлу I. Тот распорядился: издать! Но Мусин-Пушкин отчего-то начал подготовку к изданию только год спустя. Циники уверяют, что он попросту дожидался смерти Новикова, первоначального хозяина бумаг Чулкова, который – единственный! – мог что-то знать о подлинном авторе «Слова».

Вот такая история о «древнем» памятнике, чьего оригинала не существует – а сам «памятник» набит либо терминами, которых нет ни в одной другой древнерусской рукописи, либо ляпсусами, которых автор двенадцатого века ни на что не мог сделать. Каждый вправе относиться к нему по-своему.

Но вернемся к Екатерине.

Ее смерть была внезапной. Войдя в гардеробную, лакеи застали императрицу на полу, без сознания, и в себя она так уже и не пришла. Разумеется, ходили всевозможные дурацкие слухи: будто ее ткнули копьем снизу, пардон, в нужнике. А еще – якобы зловредные и всемогущие масоны, раздосадованные гонениями на них, подослали к императрице верного человека, и он украдкой ее оцарапал булавкой, смазанной злодейским ядом кураре. Чушь, разумеется. Не подлежит сомнению, что смерть Екатерины последовала от естественных причин.

Как никогда бывает, это была не просто смерть человека, венценосца, а конец целой эпохи. Это эпоха умерла – «век золотой Екатерины».

Но не сам восемнадцатый век.

Столетия плохо привязаны к конкретным цифрам. Справедливее будет считать, что восемнадцатый век закончился примерно в 1815 г. – когда было покончено с Наполеоном, самым блистательным осколком восемнадцатого столетия, когда помаленьку стали дряхлеть, уходить, кто в прямом, кто в переносном смысле, люди, воспитанные и сформированные восемнадцатым веком – и на смену им массово стали выдвигаться молодые, принадлежавшие уже другому столетию, девятнадцатому, новому. Эта смена поколений и есть реальная смена веков – а не забавы с арифметикой…

Да, между прочим… Занятно, но факт: Наполеона однажды форменным образом предсказала Екатерина, написавшая 11 февраля 1794 г., когда Бонапарт только-только стал бригадным генералом, почти ничем не примечательным: «Если Франция выйдет из теперешнего испытания, она будет сильнее, чем когда-либо; она станет послушной и кроткой, как ягненок; но ей необходим человек недюжинный, ловкий, смелый, стоящий выше своих современников, а может быть, и своего века. Родился ли он? Или нет? Придет ли он? Все зависит от этого. Если он появится, то остановить дальнейшее падение, и оно прекратится там, где он появится, во Франции или в другом месте».

Уж если это не предсказание, то, простите, не знаю, какого рожна вам и надо…

Эпоха умерла – а люди, как водится, ее в большинстве своем пережили. У них будет разная судьба. Немалых высот достигнет и умрет в почете Гаврила Романович Державин, успев перед смертью обратить внимание на кудрявого подростка, с жаром декламирующего юношеские пиитические опыты. Долгую и достойную жизнь проживет баснописец Крылов, в раннем детстве вместе с родителями переживший осаду пугачевцами крепости, где его отец служил офицером. Еще успеет поучаствовать в создании земского ополчения во время первых войн с Бонапартом Алехан Орлов. Чуть ли не до воцарения Николая I дотянет Платон Зубов, так ничем себя и не проявивший впоследствии – разве что тем, что был среди тех, кто шел свергать Павла, но по дороге пытался улизнуть, был в буквальном смысле схвачен за воротник генералом Беннигсеном и водворен в «строй». Сам не убивал – это вам не Алехан! – но актом отречения перед Павлом махал…