Эхо возмездия - [33]

Амалия сразу же перестала улыбаться, и ее глаза сверкнули так, что, если бы поблизости оказался кто-то посторонний, он бы подумал ровно то же, что и Евгения Одинцова: баронесса Корф умеет ненавидеть, и еще – что тому, кто станет у нее на пути, точно не поздоровится.

– Дорогой дядя, – промолвила она вкрадчиво, но так, что у Казимирчика побежали по коже мурашки, – не могли бы вы подробнее объяснить, что именно вы имеете в виду?

– Могу, – немного нервно промолвил ее собеседник. – Видишь ли, вчера тебе удалось произвести впечатление почти на всех мужчин, которые там находились. Я имею в виду хозяина дома, фабриканта, доктора Волина, господина Одинцова, студента… Но именно тот, кто тебе нужен, совершенно… э… не заинтересовался. И я боюсь… то есть это исключительно мое мнение, сама понимаешь… Боюсь, что мистер Бэрли тобой не заинтересуется. Не потому, что с тобой что-то не так, а просто потому, что его привлекает другой тип женщин.

– Какой же? – холодно спросила Амалия.

– Уверен, ты бы и сама заметила, если бы не препиралась со студентом, – хмыкнул Казимирчик. – Потому что мистер Бэрли не сводил с нее глаз.

Амалия задумалась.

– Лидочка Снегирева?

Ее собеседник кивнул.

– Вздор, – решительно сказала Амалия. – Ему тридцать семь, а она в два раза моложе его! И во-обще…

– Хочешь сказать, что я ничего не понимаю в человеческих отношениях? – осведомился Казимирчик ангельским голосом. – Говорю тебе, он к ней неравнодушен. Может быть, это еще не любовь, но Лидочка не обращает на него внимания, а когда у чувства появляются препятствия, оно растет как на дрожжах.

– Лидочка очень мила, – решительно сказала Амалия. – Но в ней нет ничего особенного.

– Дело не в Лидочке, а в том, что в голове у мистера Бэрли, – объяснил Казимир тоном лектора, разъясняющего профану сложную научную проблему. – Он из тех англичан, которые высоко ставят неиспорченность и свежесть. Ему не женщина нужна, а девушка, понимаешь? Это, конечно, вовсе не значит, что сам он чист и безгрешен. Судя по его роже, все обстоит с точностью до наоборот. Не сомневаюсь, что в своем Лондоне он частенько захаживал в известные дома, где посетителей стегают плеточкой… И невеста ему отказала, конечно, не потому, что он недостаточно для нее хорош, а потому, что почувствовала, он с червоточинкой.

– Дядя, – сказала Амалия обманчиво ровным тоном, – позвольте вам напомнить, что вчера за весь вечер вы обменялись с мистером Бэрли десятком фраз о погоде, железной дороге и газетах, которые вы читаете. Ах да, еще раз вы попросили его передать сахар. Позволительно ли мне узнать, из чего вы сделали столь… э… умопомрачительные выводы?

– Я же сказал: достаточно посмотреть на его рожу, – сухо промолвил Казимирчик, которого этот разговор уже начал утомлять. – Объясняю прямо: он impuissant[8], которого возбуждают только плетки и невинные девушки. Не хочешь мне верить – дело твое, но лично мое мнение таково: ты ничего не добьешься. Нет, конечно, ты можешь попытаться, но тебе не удастся сделать так, чтобы ты могла влиять на него в том ключе, который тебе нужен.

Амалия задумалась. Когда-то она недолюбливала своего дядюшку и считала его ненадежным человеком, повесой и эгоистом, но впоследствии ей пришлось убедиться, что при всей своей кажущейся никчемности и поверхностности ее родственник далеко не глуп, а в некоторых отношениях даже умнее многих. Кроме того, он имел весьма похвальную привычку высказываться только тогда, когда не сомневался в своей правоте, и, если сейчас Казимир был так категоричен, как минимум имело смысл принять его слова в соображение.

– А Павел Антонович знает? – спросила она.

– О том, что Бэрли неравнодушен к его дочери?

– Да.

– Нет, и мать ее пока тоже ничего не заметила. И скажу тебе больше: они вовсе не обрадуются, если узнают.

– Почему вы так решили? Разумеется, Павел Антонович умный человек, но я сомневаюсь, что он обладает вашей проницательностью… м-м… по поводу лондонских домов.

– В этой семье очень любят своих детей, – спокойно ответил Казимир. – Ты заметила, надеюсь, что старшая дочь после неудачного брака вернулась к родителям? И сын наведывается как минимум раз в месяц, судя по его разговорам.

– Он обычно просит у отца денег, – вставила Амалия.

– Нет, – безмятежно ответил Казимир, – если нужны деньги, есть сто тысяч способов взять их в долг в Петербурге. Деньги – это просто предлог, чтобы лишний раз увидеть родителей. А что касается мистера Бэрли, то, даже если не принимать в расчет его возраст, он не понравится Снегиревым в качестве жениха. Ведь он захочет увезти Лидочку с собой, и одно это выведет их из себя… Я заслужил жаркое за консультацию?

– И тарелку пирожных, – отозвалась Амалия ему в тон.

Казимир открыл рот, чтобы уточнить, какие именно пирожные он жаждет увидеть на своей тарелке, но тут без стука растворилась дверь, и вошла мать Амалии.

– Генеральша хочет тебе что-то сказать, – объявила Аделаида дочери. – Говорит, что это может быть важно.

– Я сейчас выйду к ней, – ответила баронесса Корф, поднимаясь с места. Казимирчик вздохнул и перевел взгляд на остывший бульон.

Когда Амалия показалась в гостиной, Анна Тимофеевна стояла посреди комнаты, хотя вообще-то это был ее дом, и она могла бы и присесть. Женщины обменялись приветствиями, и Амалия указала генеральше на большое кресло.