Эхо прошлого. Новые испытания - [164]

Однако, взглянув на рагу поближе, я изменила свое мнение насчет хорошего освещения, но решила не гасить лампы, раз уж пришлось затратить столько усилий, чтобы их зажечь.

Как ни странно, еда оказалась неплохой. Впрочем, я могла бы накормить всю команду сырой крупой и рыбьими головами, и никто бы не возражал: мужчины изголодались. Они заглатывали еду, как стайка веселой саранчи, и находились в удивительно хорошем расположении духа, несмотря на все наши трудности. И я уже не в первый раз подивилась тому, как люди приспосабливаются к обстоятельствам и продолжают жить нормальной жизнью посреди неопределенности и опасности.

Конечно, отчасти этому поспособствовал Джейми. Нельзя было не увидеть иронии судьбы в том, что человек, который ненавидит море и корабли, внезапно стал фактическим капитаном куттера, потому что, хотя Джейми терпеть не мог корабли, он более-менее знал, как ими управлять. И перед лицом хаоса сохранял спокойствие, а также обладал прирожденным талантом командовать.

«О, если ты покоен, не растерян, когда теряют головы вокруг…»[68] – подумала я, наблюдая за тем, как он спокойно и разумно разговаривает с людьми.

До сих пор я держалась исключительно на адреналине, но теперь, когда непосредственная опасность миновала, он почти иссяк. Встревоженная, усталая, с саднящим горлом, я смогла проглотить только пару ложек. Все мои ушибы и синяки пульсировали, колено все еще ныло. Я мрачно составляла список телесных повреждений, когда увидела, что Джейми пристально смотрит на меня.

– Ты должна поесть, саксоночка, – мягко произнес он. – Ешь.

Я хотела было сказать, что не голодна, но передумала. Ему и без меня хватало забот.

– Да, капитан, – сказала я и смиренно взялась за ложку.

Глава 31 Путешествие по камерам сердца

Я должна лечь спать. Боже, как же мне нужен сон! А ведь его практически не будет, пока мы не доберемся до Нью-Хейвена. Если вообще доберемся, скептически отозвалось мое подсознание, но я отмела это замечание, совершенно бесполезное в нынешней ситуации.

Я мечтала погрузиться в сон: нужно было и избавить разум от страхов и сомнений, и восстановить измученную плоть. Впрочем, я настолько устала, что разум и тело уже начали разделяться.

Знакомое явление. Врачи, солдаты и матери сталкиваются с ним регулярно – я сама испытывала подобное бессчетное количество раз. Затуманенный усталостью разум становится неспособным отвечать на непосредственную опасность и просто слегка тормозит, аккуратно отделяясь от подавляющих его эгоистичных потребностей тела. А когда он хладнокровно отстранится, то может управлять ситуацией, не обращая внимания на эмоции, боль и усталость, принимая необходимые решения, равнодушно отклоняя глупые потребности организма в пище, воде, сне, любви, грусти, заставляя себя работать на пределе своих возможностей.

«Но почему эмоции?» – как в тумане мелькнула мысль. Безусловно, эмоция – это функция разума. И все же, очевидно, она настолько глубоко укореняется в плоти, что подобное отстранение сознания, в свою очередь, подавляет и ее.

Я подумала, что тело возмущает это отстранение. Обделенное вниманием и измученное, оно не позволяет разуму с легкостью вернуться. Часто разделение сохраняется до тех пор, пока наконец не удастся поспать. Когда тело занято тихим, но интенсивным восстановлением, разум, используя извилистые каналы снов, осторожно возвращается обратно в бунтующую плоть и заключает мир. И ты просыпаешься – снова целым.

Но не сейчас. Меня одолевала мысль, что нужно еще что-то сделать, только вот я не знала, что именно. Я накормила мужчин, отправила еду пленникам, проверила раненых… Перезарядила все пистолеты… Отмыла котел… Заторможенный разум отключился.

Я положила руки на стол, чувствуя под кончиками пальцев волокна древесины, похожие на крошечные горные хребты, сглаженные за годы службы. Может, это окажется картой, которая позволит мне найти дорогу в сон.

Внезапно я увидела себя со стороны. Худая, почти тощая: под кожей на предплечьях резко выступают лучевые кости. За несколько недель путешествия я похудела сильнее, чем могла себе представить. Ссутулилась от усталости. В густой спутанной массе кудрявых волос виднеются серебряные и белые пряди с десятком оттенков темного и светлого. Мне вспомнилось, как Джейми говорил о выражении, которое используют индейцы-чероки… «Вычесывать змей из волос» – вот оно. Чтобы освободить сознание от беспокойства, гнева, страха, одержимости демонами, просто вычесывай змей из волос. Лучше не скажешь.

Конечно, в данный момент у меня не было гребня. Вернее, он раньше лежал у меня в кармане, но потерялся во время борьбы.

Я ощущала свой разум, как воздушный шарик, который упрямо рвется ввысь и тянет за веревочку. Однако отпускать его я не собиралась: мне вдруг стало страшно, что он не вернется.

Вместо этого я отчаянно сосредоточилась на незначительных, но физически ощутимых мелочах: тяжесть куриного рагу и хлеба у меня в животе, резкий рыбный запах масла в светильниках. Топот ног по верхней палубе и пение ветра. Плеск воды вдоль бортов корабля.

Ощущение лезвия, вошедшего в плоть. Не демонстрация власти как таковой, не хирургическое вмешательство, причиняющее вред ради исцеления. А панический удар ножом: разрыв и неожиданная запинка лезвия, воткнувшегося в кость, неуправляемый, безумно накренившийся клинок. И огромное темное пятно на палубе, сырое и пахнущее железом.