Эхо Москвы. Непридуманная история - [27]

И, пожалуй, это было второе рождение «Эха Москвы», и, пожалуй, я тогда впервые понял, насколько это не игрушки, и насколько это такая моя работа… не работа, а хобби бесплатное – прийти помочь друзьям провести что-то, сделать какой-то репортаж, ну просто так, для того чтобы выдохнуть от обычной бытовой жизни – насколько это серьезно. Потому что я тогда впервые увидел людей, которые на улицах стояли с приемниками и слушали на «Эхе Москвы»… Когда вокруг машин собирались люди, включались автомобильные приемники, двери открывались и водители давали слушать «Эхо Москвы». Вот такой был звездный час, хотя мы тогда, конечно, не понимали, что это новое рождение «Эха». Мы просто работали. Нас был человек 7, может быть, 10, и может быть, меня тогда это и перевернуло, и я понял историческое значение того, что мы делали. И это было 20 января 91-го года.

История про путч. Конечно, «Эхо» работал в путч. Нас трижды выключали, четырежды включали. И нами были недовольные все уже тогда, во время путча. Я получил свой первый выговор – кстати, он и единственный – от главного редактора Сергея Корзуна за то, что мне не удалось привести в эфир путчистов. «Надо предоставлять все точки зрения», – говорил Корзун. Я говорю: «Где я тебе их возьму? Я сидел в Белом доме, я выводил в эфир других людей. Я выводил в эфир руководство России. Другие пусть…» – «Нет, вот ты должен был отвечать, ты у нас самый политически ответственный. Вот тебе выговор». Это при том, что я на «Эхе» не работал. Друзья они такие… А длинные друзья, высокие, они вообще… им нельзя доверять. Ну неважно.

Что было в путч. Какие три истории из истории путча я вам могу рассказать? Я сидел в Белом доме. Это была та ночь в ожидании штурма с 20 на 21 августа. Мы теперь знаем, что штурм готовился, что просто не прошла команда. Но все были отряды выдвинуты на позиции, и «Альфа» в том числе, и снайперы в том числе. Мы сидели на 11-м этаже Белого дома. И вот одна из историй, она как-то помнится мне хорошо. Мы сидим – несколько журналистов – разговариваем. Врывается человек с автоматом и говорит: «Вы что, с ума сошли? Там снайперы напротив. Ну-ка погасили свет и сели на пол!» Мы же люди не военные. Мы погасили свет и сели на пол. Я помню, там был Сергей Пархоменко, кстати, тогда, еще несколько человек. И нам удалось кипятильником заварить кофе. А я не пью без сахара ни кофе, ни чай. Я говорю: «Ребята, у кого-нибудь есть сахар?» При этом мы понимаем, что сейчас начнется штурм, и возможно, это последняя наша чашка кофе, вот вообще последняя в жизни… Страшновато было. Я человек не военный, трусоватый, а тут нам сказали, что снайперы. Мы знаем, что техника движется: естественно, прибегали депутаты – рассказывали. Я говорю: «Есть ли сахар?» Все говорят: «Нету», ну кто-то промолчал, кто-то – «нету». Проходит минут пять, я вижу, что один из наших журналистов, который сейчас хорошо известен и вещает о патриотизме со 2-го канала – подробно – открывает свой кулечек и вынимает сахар и кладет в свой кофе. Мы сидим под столом, напомню. И повторяю, мы все говорим о том, что нам кранты: войдут они – стрелять будут, что тут…

И вот с этих пор я не могу смотреть его передачи. Последний кусочек сахара в жизни – пожалел. У него еще оставалось. Это первая картинка. До сих пор ее помню. Когда его вижу, у меня всплывает это сидение под столом. Да, злопамятный я, наверное.

Вторая история связана с тем, что после 21-го числа я возвращаюсь на «Эхо». Там спят люди. Перешагиваю через спящих людей и вижу, что Сергей Бунтман говорит по телефону с кем-то. А идет эфир. Я прохожу – ему показываю: «Привет, Сергей!» Он говорит: «Хочешь в эфир?» – и протягивает мне трубку телефона. Оказалось, что спецслужбы вырубили нас, отрубили нас от передатчика, но наши умельцы соединили нас по телефонному проводу с передатчиком, и мы вещали по телефонной трубке. И это не был никакой разговор по телефону, а вместо микрофона была телефонная трубка – просто по нему говорил. Я так сел обалдевший, взял эту трубку – как с домом говорить – и начал рассказывать, что было в Белом доме этой ночью, как я там тоже увидел Ростроповича – это тоже правда. Но я помню, как эту несчастную телефонную трубку в этой комнате – внимание! – три квадратным метра – это была наша такая переговорная записывающая комната, – и я, как идиот, по телефону говорю, понимая, что в этот момент меня слышит Москва.

И в конце концов, третья история с путчем. Это была упущенная возможность. Дело в том, что я пошел тогда к Аркадию Вольскому, был у него в кабинете, это 22-е или 21 – все сплелось – уже засыпал. И в это время он говорит: «Хочешь поехать к Горбачеву? Сейчас Руцкой туда выезжает». И я как идиот – не надо быть журналистам идиотом – говорю: «Да, конечно, только я сейчас позвоню главному редактору, скажу, что я улетаю в Форос». Пока я нашел телефон, пока я позвонил Корзуну, пока я взял у него разрешения, кортеж уехал в аэропорт. И у меня не состоялась возможность лететь и встречать Горбачева с Руцким, и вести Горбачева обратно. До сих пор упущенная возможность, мой звездный час, возможно – мне не удалось улететь. Пропустил. Профукал. Черт знает, что такое!