Эхо любви - [36]

Уже давно с ней этого не случалось — она поспешно записывала их, пока не забыла. Первые строчки стихотворения дали ей давно забытую радость творчества, и она полностью ушла в себя, когда пришел Ричмонд.

Его появление было сигналом старому дворецкому Акбару тотчас велеть камердинеру принести хозяину домашние туфли и куртку. Анна слышала, как Али болтал с садовником, когда вел мимо окна скакуна Ричмонда в конюшню, а затем повар пустился отдавать приказания кухонной прислуге, и вскоре все уже галдели, как скворцы.

Ричмонд выглядел довольным, когда вошел в комнату. У него был удачный день. Он поинтересовался, как она провела день, и она, засмеявшись, рассказала ему о том, что пишет стихи.

— Наверное, вздор, — сказала она. — Хотя это не казалось таким вздором, пока я не села за стол. Жаль, что не могу прижать лист бумаги ко лбу, чтобы на нем отпечаталось все, что у меня в мыслях.

— Я и понятия не имел, что ты у меня поэтесса! — удивленно произнес Ричмонд.

— Хотелось бы ею быть, но я всего лишь рифмоплет. Это осталось с юных дней, и я думала, что уже переросла этот дар.

— Думаю, это наш сын тебя вдохновляет, — сказал Ричмонд.

— Какой ты наивный! Если бы он имел к этому отношение! — Анна стала беспокойно расхаживать по комнате, обмахиваясь веером. — Ты не можешь себе представить, как мне хочется выразить себя хоть каким-то образом. Если бы я могла писать красками или хотя бы петь!

— Но, дорогая, все это тебе великолепно удается! — заверил он жену.

— Но все это так незначительно, а я хотела бы свершить что-либо серьезное, — возразила она. — Если бы хоть что-нибудь я умела делать по-настоящему, я бы чувствовала себя удовлетворенной.

— Удовлетворенной? — переспросил он, беря ее лицо в свои ладони и заглядывая ей в глаза. — У тебя беспокойная натура, дорогая моя. Ты всегда будешь стремиться к совершенству.

— А ты? — спросила она.

— О, это другое дело. Семейное счастье — вот мой идеал, и благодаря тебе оно у меня есть.

— Господи, это звучит так прозаично!

— Стало быть, мы воспринимаем удовлетворенность по-разному, потому что для меня это означает бокал кларета в обществе моей жены, которая делает меня до крайности счастливым.

Анна засмеялась и сказала, что скоро он запоет по-другому, потому что начнутся дожди, а она станет сварливой из-за вечно затянутого тучами неба без проблеска солнца. Он предложил поехать покататься и полюбоваться облаками, которые вот-вот появятся на небе.

Они любили смотреть на сгущающиеся тучи, но в тот вечер дул порывистый ветер и лил сильный дождь, дробным стаккато прибивая к земле густую дорожную пыль.

— Не повезло нам с погодой, — сказал Ричмонд, но дождь вскоре прекратился, и Анна увлеклась угадыванием фантастических лиц и фигур в нависших облаках.

Она увидела облако, напоминающее мужчину. Его будто оторвало от толпы ветром, а немного погодя небо заполнилось спешащими куда-то людьми. И только эта одинокая фигура оставалась в стороне. Затем порыв ветра погнал его к толпе людей, и, как только он с ними столкнулся, они помчались от него прочь, затем их снова согнало вместе, и они превратились в одно единое целое.

— Облака так же не могут противостоять ветру, как мы не можем сопротивляться силам, которые нами движут, — ответила Анна.

— А тобой что-то движет? — удивленно спросил Ричмонд. — Ты когда-либо испытывала что-либо подобное в своем маленьком и тихом мирке в Фэрхеме?

— Не думай, что чувства такой женщины, как я, соответствуют окружающей ее обстановке. Приключения в реальной жизни — это одно, а в воображении — совсем другое.

— Что ж, согласен, гораздо приятнее воображать себя продирающимся сквозь джунгли, чем делать это на самом деле, — сказал он.

— А как насчет чувств? Думаешь, я жила поверхностно?

— Нет, дорогая моя, я уверен, что это не так. Порой я думаю, ты чувствуешь все гораздо глубже. Давай-ка поедем домой. Ты выглядишь утомленной.

Они вернулись домой и, так как на этот вечер не были никуда приглашены, остаток дня провели в библиотеке, разбирая только что доставленный ящик с книгами.

Книги для них всегда были источником радостного возбуждения, а порой и размолвок, когда одновременно хотелось прочитать одну и ту же книгу. В этот вечер Ричмонд протянул ей книгу в зеленом переплете и сказал:

— Это для тебя, Анна. Вряд ли она меня заинтересует.

Она взглянула на титульный лист, увидела только дно слово «Эвелина», и ей сразу представилась сцена в Благородном собрании в Бате. Она, как наяву, увидела миссис Лайсет, Эстер и Фрэнка Гордона.

«Анне нет необходимости читать „Эвелину“! Разве вы не заметили мужчину с цветом лица, как у индуса, и с поразительно яркими голубыми глазами, весь вечер не сводящего с нее глаз?» Голос Фрэнка Гордона был громким и гулким, будто раздавался в пустом помещении.

Анна так и не стала читать «Эвелину». Но, держа эту книгу в руках, она с необыкновенной отчетливостью вспомнила Гарри. Его образ был таким же живым и чарующим, как в день их первой встречи. Она не забыла ни единой черточки его лица, ни малейшего изменения выражения его лица, и это неожиданное открытие разбередило старую рану.

— Что случилось? Книга тебе не нравится? — спросил Ричмонд. — Если хочешь, почитаем ее вместе.