Егоша и маленькие, маленькие бабочки… - [15]

— Да, — его поддержали. — Это важно.

— Я предполагаю, — продолжил бородатый, — что идея справедливости не только результат внедренных в подсознание клише, но вытекает из характера и потребностей.

— Потребности в справедливости.

— Конечно! Для него это органично.

— Земля очень замусорена, — сказал Высокий. — Перенаселена и замусорена. Механизм размножения пущен на самотек. Я всегда был против.

— Без этого не будет чистоты эксперимента, — заметил бородатый.

— Любой эксперимент — риск, — поддержал чей-то голос.

— Мы можем повторить, используя уже наработанный опыт.

— Минусов, минусов много. — послышался голос ворчливый и глуховатый, но, видимо, принадлежавший тому, кто пользовался особым авторитетом. Потому что Высокий позволил себе совсем уж категоричное высказывание:

— Я говорил, не стоит иметь дело с обезьянами.

Все эти голоса сопровождались в ушах Егоши каким-то гулом и сливались в один, голова его кружилась, его даже подташнивало. И когда рядом неизвестно каким образом появился Миша-ангел, он в отчаянии схватил его за руку, как ребенок, нуждающийся в защите.

— Ну ладно, ладно. — сказал Миша-ангел, даже немного его приобняв. — Нормально все. Все хорошо. Все путем.

На обратном пути Мише-ангелу опять не хватило «бензина», и они добирались бесконечно долго, даже на каком-то немыслимо дребезжащем трамвайчике.

— Везде есть свои задворки, в любой цивилизации — верх и низ, — философски комментировал Миша-ангел. — Без «бензинчика» только так.

— Что. — решился, наконец, Егоша. — Они действительно могут закрыть этот… эксперимент?

— Что ты имеешь в виду?

— Землю!

— А. Не волнуйся. Эти разговорчики я уже слышу, знаешь, сколько? Да наше ведомство твоей Землей занимается испокон веку. Куда его-то девать? Вообще, ты выделен, малыш. Мне это приятно.

…Егоша стоял на улице, на щеках его еще не просохли слезы, он вынул платок и протер лицо.

2

В феврале посветлело. Весна, — подумал Егоша, глядя в окно, вдыхая сырой ветер. Весна, — и обрадовался. В тот же день он не нащупал в кармане привычную флешку. Вместо нее была записка. «Ты в отпуске. Поздравляю. Гуляй. Свистну. По прочтении сжечь». Миша-ангел никогда не писал Егоше записок, и записка была не подписана, но Егоша был уверен, что это от него. Он сжег ее в туалете и спустил в унитаз. При этом он испытал какое-то непривычное уже чувство свободы.

С весны он стал часто ездить на дачу, и даже решил провести там свой летний отпуск. Погода стояла хорошая, без дождей, а если и проносились дожди, то как-то быстро и не утомляя. Утром, после завтрака в семейном кругу — жена, дочь, теща. Все привычно, чинно, комфортно, как и любил Егоша, он мог ради приличия еще немного потоптаться на участке — поднять с дорожки щепку, выдернуть травинку, сломать на кусте сухую ветку — и потом уже, выполнив этот нехитрый ритуал, отправиться на рыбалку к небольшому пруду. Пруд был неглубокий и заросший, водились в нем крошечные карасики, и рыбак из Егоши был никакой, но сидеть на берегу ему нравилось. Вот так он и сидел, до обеда.

— Пусть отдыхает, — говорила жена.

— Пусть, — соглашалась теща.

Как-то в один из таких дней, славных, теплых и ласковых, Егоша только пристроился со свой удочкой на берегу пруда, как увидел соседа, прямиком направлявшегося к нему от дачного поселка. Егоша расстроился, сосед этот был очень утомительный человек — маленький, верткий, шустрый, очень деловой и в то же время совершенный бездельник. Он готов был учить Егошу всему — копать грядки, солить огурцы, предсказывать погоду и даже распределять денежные средства. Теперь — Егоша не сомневался — он собирался учить Егошу удить рыбу. Егоша уже готов был, как говорится, «сматывать удочки», но времени на это уже не оставалось. Вот тут-то, в этот самый миг, Егоша и увидел Мишу-ангела. Миша-ангел лежал рядом, на траве, подложив руки под голову, и смотрел в небо.

— Хорошо живешь, — сказал Миша-ангел.

С одной стороны, Егоше было приятно видеть Мишу-ангела, но с другой, с другой. Да и сосед по даче угрожающе приближался.

— Не парься, я не по делу, — сказал Миша-ангел. — Вернее, по делу, только своему личному. Короче, мы с Машкой. В общем… так. Женимся, короче. — и Миша-ангел почему-то смутился.

— Поздравляю, — сказал Егоша. — Разве у вас это принято?

— Почему нет? Просто не все на это идут. Ведь у нас развод — такая канитель. Я знаю одного, так он начал еще при Нероне. Ну, мы с Машкой решили — была не была! Регистрация у нас дело простое, виртуальное, и общее жилье уже само собой, ну а дальше кто как хочет. У Машки свои мухи, ей только Париж. Так что давай.

Сосед по даче что-то замешкался на дороге, Егоша ждал его уже почти с нетерпением.

— Что давай? — промямлил Егоша.

— Как это, что? Ты ж для нас самый родной человек! Машка — она же вообще! Вон, выручила двадцать восемь человек в Средиземном море. Чуть не утонули. Выручила — и дальше. Что они ей, что она им. А ты ж у меня — один! Заодно и Париж посмотришь.

И Миша-ангел бесцеремонно схватил Егошу за руку.

* * *

Егоша сидел в церкви в третьем ряду и оглядывался по сторонам. Все вокруг были ему незнакомы, и все незнакомо, и в церкви такой он никогда не был, да вообще в церквах за всю свою жизнь почти и не бывал. Зашел раза два, еще мальчишкой, из любопытства, и только. Впереди, у алтаря, стояли Миша-ангел и Машка. Обычно Егоша видел Мишу-ангела в какой-нибудь невзрачной одежке, теперь же он был в темном строгом костюме и белой рубашке, длинные светлые волосы схвачены на затылке в хвостик, и показался Егоше очень красивым. Егоша даже возгордился немного, что у него такой красивый ангел-хранитель. Машка же представляла собой что-то совсем другое. Она была в очень коротком белом платье и длинных черных сапогах, волосы же у нее были наполовину черные, а наполовину рыжие и торчали в разные стороны. И глаза у нее были разного цвета — один голубой, а другой зеленый. За спиной у Егоши какие-то женщины злословили и критиковали Машкину внешность, Егоша повернулся к ним и сказал: