Егоркин разъезд - [10]

— Ну чего ты? — поторопил Мишка.

Егорка оторвал взгляд от заманчивой березы и уставился на небо. Где же то место, которое соприкасается с землей? На разъезде ему казалось, что небо сходится с землей не так уж далеко — «сразу же за семафором» — как говорил отец. А на самом деле? Вот они уже далеко за семафором, а небо ни насколечко не приблизилось, и определить, где половина пути, невозможно.

— Давай сюда хлеб из своего кармана! — крикнул Мишка.

— Сейчас прямо! — рассердился Егорка. — Половина будет как раз напротив березы. Пошли!

Может быть, и удалось бы им дойти без особых волнений и труда до намеченной Егоркой цели, если бы не галечки, которые лежали в кучке под откосом. Когда-то давно их сбросили туда вместе с балластом с платформы. Балласт смыло водой, они же остались на месте и обросли травой. Увидел их Гришка.

— Смотрите! Какие красивые камешки! — воскликнул он и начал спускаться под откос.

Егорка с Мишкой тоже хотели съехать вниз, но Гришка вдруг резко повернулся и вмиг очутился между рельсов.

— Ты чего это? — спросил Егорка.

— Труба! — ответил притихшим голосом Гришка.

По круглой, аршина полтора в диаметре, каменной трубе, проложенной под железнодорожным полотном, во время таяния снега и сильных дождей стремительно мчались ручьи. Зимой ее забивало снегом. Летом в сухие дни вода в трубе высыхала, и через нее вполне можно было пролезть. Но едва ли кто-либо из Егоркиных сверстников осмелился бы на такой рискованный шаг, потому что в трубе — об этом Егорка и Гришка слышали от больших ребятишек — было темно, как в печке, и иногда что-то шуршало, погромыхивало и даже выло. Побывавшие около трубы большие ребятишки непременно хвастались: «Мы были аж около трубы», а те, которые залезали в нее, и подавно считали себя героями.

Ни Егорка, ни Гришка не видели этой страшной трубы, собираясь на небо, они забыли о ней. И вот теперь…

Егорка поглядел вниз и еле слышно сказал:

— Ага… Серая…

Мишка о трубе ничего не знал и спросил обычным звонким голосом:

— По ней дым идет, да?

— Тише, ты! — одернул братишку Егорка.

Мишка перевел взгляд с Егорки на Гришку: они насупились и тревожно смотрели вниз.

— Дым, да? — уже сдавленным голосом допытывался Мишка.

— Не дым, а вода, — прошептал Егорка. — Понял?

Мишка не мог понять, откуда в трубе появляется вода, но что в ней таится какая-то опасность и что его друзья боятся чего-то, понял хорошо. Он мигом вклинился между Егоркой и Гришкой и уцепился свободной рукой за Егоркину руку.

— Надо бы где-нибудь присесть, а то мы все идем да идем, — вздохнул Гришка.

— Давайте тут, — согласился Егорка.

Ребята пристально осматривали все, что было около трубы, и чутко прислушивались. Садиться никому не хотелось.

Подошел и бычок. Он остановился между рельсами.

От трубы тянулась узкая глубокая канава. Края канавы поросли густой высокой травой и березовым кустарником. Зелень подбиралась к самому каменному своду, скрывая отверстие трубы. Только подойдя вплотную, можно было различить темную пасть трубы и то место, куда она изрыгала воду. Недалеко от путевой насыпи на крутых откосах канавы лежало два большущих камня. Они выглядывали из зарослей словно страшные звери, готовые в любую минуту выскочить из своих засад и кинуться на того, кто посмеет сунуться в трубу.

В другое время Егорка, пожалуй, предложил бы Гришке повернуть назад, но сейчас отступать нельзя: ведь всего лишь какой-то час назад он хвастался, что никогда ничего не боится. Нет уж, — решил Егорка, — пусть лучше о доме первым заговорит Гришка, он же будет пока молчать и сделает то, что полагается делать храбрецам — обнажит оружие.

Отвязав косарь, Егорка взял его в правую руку и отвел ее назад, чтобы размахнуться.

Гришка о доме не заговаривал. Подняв с земли и крепко зажав в руке большую гальку, он выставил левую ногу вперед.

Кто его знает, сколько бы времени они простояли так, воинственно и выжидающе, если не было бы с ними еще и третьего. Видя, как напряженно, с опаской глядят на заросшую канаву и трубу старшие товарищи, Мишка все больше и больше пугался и в конце концов не выдержал.

— А! А! А! — прорезал мертвую тишину его звонкий голос.

От неожиданности Егорка и Гришка шарахнулись под откос, бычок же взмахнул хвостом и тряхнул головой.

Оставшись один, Мишка заревел еще пуще.

— Ты чего? Ты чего? — зашикали враз вернувшиеся беглецы.

— Боюсь! — вопил Мишка.

— Чего же ты боишься? Ну, чего?

— А вы, а вы чего боитесь? — захлебывался Мишка.

— Я ничего не боюсь, — храбрился, посматривая на трубу, Егорка.

— И я ничего не боюсь, — заверял Гришка и тоже косился в сторону канавы.

— А убежали? — тянул Мишка.

— У меня под ногами глиняный ком рассыпался, вот я и сорвался, — оправдывался Гришка.

— А я поскользнулся. Бояться тут нечего. В эту трубу наши большие ребятишки сколько раз лазили — и ничего. Не плачь, — уговаривал Егорка. — Посмотри, вон тятину будку видно, а вон семафор стоит, а вот птички на проводах сидят. Ну, не реви же!

Мишка замолчал.

Сказанные Мишке слова о том, что «большие ребята сколько раз лазили в трубу — и ничего» подбодрили и Гришку и самого Егорку. Действительно, раз другие лазили в трубу, то почему же они не могут пройти над ней по линии? К тому же ясно, что сейчас ни в трубе, ни в канаве никого нет. Если бы там кто-нибудь сидел, то непременно услышал бы Мишкин рев и уже давно выскочил бы оттуда. А то как было там все, так и оставалось: спокойно, тихо.