Рано утром Ефим, так звали отца пастуха, зашел к сыну в лес, взял деньги и отправился в деревню Воробьевку, до которой считалось от Лебедкина не более двух верст. На пути в кабаке, стоявшем на большой дороге, он купил водки, белого хлеба и середку ветчины.
Ефим вошел в дом невесты, сложив провизию в сенцах.
— Что, хозяин дома? — спросил он, помолившись образам.
— Тебе что надо? — спросила хозяйка.
— Да я так пришел: мне повидаться надо.
— Тебе насчет чего же надо-то?
— Да так! поговорить насчет одного дела.
— Ты откудова?
— Чернолесский.
Вскоре вошел хозяин.
— Доброго здоровья! — сказал он, — тебе что надо?
— Тут… насчет своего дела…
— Об чем же?
— Да насчет, примеру, девки…
— Какой девки?
— Силич, твоей.
— Моя пропита!
— Мало что есть! вот мы поглядим, как дело пойдет… Ефим отправился в сени, принес оттуда провизию и, становя ее на стол, проговорил:
— Тут вот что!..
— Да это мы видали виду-то, — возразил хозяин, с пренебрежением глядя на закуску, — у нас не такие бывали: и яблок принесут и арбузов… что твоей душе угодно… Только нам теперь не до этого… я уж готовлюсь к свадьбе: вон и ржицы на солод приготовил; бражку затеваем…
— Эх, брат! — воскликнул Ефим, развязывая провизию, — люб-нелюб — повидался…
— Да что, брат ты мой, повидался… у нас уж два года дружелюбие идё с Краюхиными…
— Опоздал, батюшка, опоздал! — заговорила хозяйка, становя чугун в печку, — мы уж никак больше году с Краюхиными знаемся… и дары уж отдали.
— Мало что отдали! — сказал Ефим, — хлеб-соль во сне хорошо, а наяву еще лучше…
— Ну, так что же, брат ты мой? — сказал хозяин, садясь за стол, — в чем же у нас будет дело? ты чей, откулева?
— Да я — чернолесский… Ефим… А у мня малый есть, Егорка, знаешь, в Лебедкине у барина лошадей стережет…
— Знаю, знаю… Так что ж, значит, куда же это вы мою Параньку хочете взять? ведь я дом-то ваш знаю: мой хорош, а ваш еще ловчей!..
— Э! братец ты мой любезный! — держа в руках штоф, заговорил Ефим, — и через золото слезы льются, я слыхал… Я ведь не в дом беру, а просто за Егорку: человек дорог!.. Парень тебе известный: вокруг вас другой год живет…
— Живет-то живет… ну-ко, садись за стол: там видно будет… что с тобой делать. — Подноси… ну, пей сам.
— Дурья голова! — завопила хозяйка на мужа, — что у тебя горло-то, как бёрда![1] что хошь пройдет… И рад, родимец те растяни, что вина принесли… а забыл, что девка давно пропита…
— Э! гость нá гость, хозяину радость… во всем воля божия!.. вот Еремины опили, может быть, десятерых… а нам по бедности только другой пришелся…
— Я не к чему что, — держа перед хозяином стакан, говорил Ефим, — не знаю, как имя отчество…
— Был Кузьма, — сказал хозяин и обратился к жене, — ты бы посмотрела на улице да хлудом[2] дверь-то заперла… неравно сваты придут… Краюхин ноне Паранке говорил… То-то, стало быть, баба дура!
Хозяйка заперла дверь и возвратилась в избу.
— Садись, сват! — продолжал хозяин, обращаясь к Ефиму, — мы попросту… мы народ бедный… Аксинья! порежь ветчинки-то…
— Я сам, малый, бедный, не рассказывать тебе, — объяснил Ефим, присаживаясь на коник[3], — у вашего же барина камни копаю… Только вот что я тебе скажу… Нет! давай выпьем по другой… Просим покорно!
— Отрежь ребрышко, — сказал хозяин жене.
— Вся для вас! — указывая на ветчину, объявил Ефим, — дело, видишь, какое: лежу я на печке, Егорка приходит мой и пересказал мне, что твоя девка больно полюбилась ему…
В это время вошла Параша с коромыслом, увешанным рубахами.
— Здорово живете! — сказала она гостю, проходя к печке.
— Здравствуй, касатка! — проговорил Ефим, глядя на девушку, — стало быть, твоя дочка? — спросил он хозяина.
— Моя…
— Ну, я и говорю, — продолжал Ефим, — куда ж нам, говорю?.. не сыграть нам свадьбы… а он вон как: «У меня управляющий нипочем! Взял пару цалковых, ступай, говорит, запивай! Вот тебе вино, вот тебе и середка»… Удалой парень зародился…
— Знамо! что говорить? — сказал хозяин, — по душе на что лучше! Только как же, сват? где же мы свадьбу-то играть будем?
— Матушка! — шептала за перегородкой девушка своей матери, — это пастухов отец?
— Он…
— Я видала парня-то… он малый хороший… я за него с радостью пойду!
— Погоди ты, девка, дай послушать, что говорят.
— Да, вишь, он хитрый какой, — продолжал Ефим, — беру, говорит, не в дом, а себе…
— Значит, по людям? — спросил хозяин, — а мы-то где ж при старости будем?
Ефим замялся, взял в руки штоф и проговорил:
— Ведь это и так сказать, это дело его! лишь было б согласие!.. ведь не нам с тобой жить… Ну-ко, сватенек, давай еще по одной…
В это время на улице раздался стук в дверь… «Отпирай, сват!» — кричали несколько голосов…
— Я тебе говорил! — воскликнул хозяин, сердито смотря на жену, — это что? Беги, посмотри!
— Ах, провал тебя возьми; они, и то они!.. — объявила хозяйка, входя из сеней в избу…
— Ну, слухай, сват, — сказал хозяин Ефиму, — ты сядь поди к печке… кабысь насчет колес пришел… Аксинья! прибирай! поставь посуду-то на полку… возьми середку… поправь скатерть…
— Это кто же? — боязливо спросил Ефим, отправляясь к печке…
— Экой ты, братец ты мой! Сваты…
— Что ты врешь?
— А ты как думаешь об Параньке? За ней бяда что народу!