Его звали Отакар - [81]

На дворе темная холодная ночь, ветер яростно швыряет в лица бойцов снег. Ботинки шлепают по лужам и снежной каше.

— Но, но! — кричат возницы, со двора со скрипом выезжают сани.

Роты строятся по взводам, все делается быстро, бегом. Слышны команды, отрывистые фразы. Солдатам раздаются патроны и гранаты. И вот первая колонна, разбрызгивая ботинками мартовскую слякоть, выходит со двора на улицу.

3 марта, 2 часа 30 минут.

Редактор газеты напишет такую статью:

«В течение нескольких минут спящие бойцы превратились в часть, готовую к выполнению боевой задачи. Торжественный марш по улицам города превратился в марш на фронт… Слепые окна разрушенных и сожженных харьковских домов в эту ненастную ночь приказывают нам, чтобы мы так же, как славная Красная Армия, крушили, топтали варваров. Сегодня мы должны были показать харьковчанам свою выправку и бравый внешний вид. Будет лучше, если мы покажем, как мы умеем сражаться и выполнять данный нам приказ.

Наш час пришел!»

2

13 июля 1942 года, в тот день, когда министр национальной обороны генерал Ингр возвращался в Англию, батальон насчитывал 47 офицеров, 2 ротмистра, 867 сержантов и рядовых и 43 женщины. В течение двух дней после его отъезда командование батальона осуществило реорганизацию батальона по советскому образцу. Таким образом, был сформирован 1-й чехословацкий отдельный пехотный батальон в составе 723 мужчин и 19 женщин и запасная рота, в которую входили 110 мужчин и 23 женщины.

Вновь сформированная часть была построена во дворе казармы, и подполковник Свобода обратился к ней со следующими словами: «…Вам первым выпала честь сражаться плечом к плечу с героической Красной Армией. От души поздравляю вас!»

Бежали дни, недели, заполненные обучением, обычными солдатскими нелегкими делами. В этих черных трудовых солдатских буднях просветы наступали только раз в неделю — в воскресенье, когда можно было отдохнуть, чем-нибудь развлечься. Это было похоже на освежающий и взбадривающий глоток эликсира.

Голос Левитана, передававшего по радио сводки Верховного командования, звучал понуро. Со страниц газет в читателей били призывы и обращения:

«Советские бойцы — ни шагу назад! Сражайтесь до полного уничтожения врага!»

Воронеж оборонялся. Но уже пали Севастополь, Лисичанск, Миллерово, Ворошиловград. Немецко-фашистские войска подошли к Ростову. Илья Эренбург написал в эти дни:

«…мы должны сражаться как безумцы, жить как фанатики».

Бузулук находился далеко от фронта. Но кровавые пальцы войны дотягивались даже сюда. Больницы были переполнены ранеными. В каждой семье кто-нибудь был на фронте: отец, сын, брат, муж, возлюбленный… И сюда приходили печальные сообщения: «…пал смертью храбрых».

Тяготы и страдания накладывали отпечаток на лица людей, испещряли их преждевременными морщинами. Но одновременно в сердцах и душах советских граждан рос страшный гнев, который удесятерял их силы.

Чехословацкие бойцы, которые уже давно сроднились с жителями города, испытывали такие же чувства. Их жег тот же огонь ненависти к гитлеровским оккупантам, они так же горели желанием мстить, сражаться. Им становилось все труднее мириться с мыслями о том, что в то время, как Советская страна истекает кровью в борьбе и на фронте дорог каждый человек, способный держать оружие, они вот уже без малого полгода все учатся.

Из родной страны приходили известия о нацистском терроре. Они усиливали в сердцах чехословацких бойцов желание отомстить за уничтожение Лидице и Лежаки, за сотни и тысячи казненных патриотов.

В те дни поручик Ярош часто думал о доме. Его охватывал страх за мать, отца, за братьев… Ух как ненавидел он фашистов, лютой смертью ненавидел.

Как-то однажды, это было в начале июля, его внимание привлекла статья о советской патриотке Нине Ярошовой. В ней было написано о том, как в одном украинском городке нацисты на глазах у детей изнасиловали пятнадцатилетнюю школьницу. Медсестра Нина Ярошова, которая была свидетелем этого ужасного злодеяния, решила отомстить фашистам за девушку и, дождавшись ночи, подожгла их штаб. Нацисты схватили ее и после страшных истязаний бросили в яму с трупами. Спустя три дня ее полумертвой нашли партизаны. Они спасли жизнь девушки и потом переправили ее к своим через линию фронта. Находясь в больнице, Нина Ярошова написала в газету письмо, которое Отакар Ярош читал с таким волнением, будто это было письмо его сестры:

«Я, медсестра Нина Ярошова, пробыла у немцев двадцать один день. Я не могу описать те ужасы, которые я там пережила. Я стала неполноценным человеком. Фашисты искалечили меня: у меня нет грудей — они выжгли их у меня, у меня нет волос — их сожгли и у меня нет пальцев — их у меня отрубили».

Ярош дочитал газету, и его затрясло от злости.

— Прочти, — подал он ее надпоручику Седлачеку. — Когда же, черт возьми, мы займемся настоящим делом? Когда же начнем мстить за эти страшные преступления?

3

Вечером после захода солнца на окраине Бузулука вдруг вспыхнуло зарево. Пожар? Там ведь казармы чехословацких солдат! Те, кто жил недалеко от расположения чехословацкого батальона, быстро установили, что никакого пожара нет. Но тем не менее то, что они увидели, вызвало у них удивление. Посередине луга горел большой костер, а вокруг, освещенные полыхающим пламенем, сидели чехословацкие бойцы и слушали интересный рассказ одного из своих офицеров, капитана Прохазки. Они собрались здесь в канун сожжения Яна Гуса. Солдаты и офицеры, удаленные от своей родины на тысячи километров, вспомнили событие, которое произошло более пятисот лет назад, в 1415 году.