Его звали Отакар - [8]

В апреле Генлейн выдвинул свои Карлово-Варские требования. Они были специально составлены так, после совещания с Берлином, конечно, чтобы чехословацкое правительство не смогло их принять. Немцы хотели ни много, ни мало создания собственной республики в республике. И правительство еще ведет с ними переговоры! Это раздражало Отакара Яроша больше всего, хотя обычно он мало интересовался политикой.

Программы политических партий его не занимали. Свары в парламенте, взаимные оскорбления политических партий он считал излишней возней, которую, к сожалению, приходится терпеть в демократическом государстве. Президент, правительство, государство, армия, родина стали в его глазах гораздо выше всего этого, как гранитные стены, окружающие Памятник освобождению на Жижкове. Ему не приходило в голову спросить, чье это государство и кому служит армия? Он любил родину. Но он не знал, что у миллионеров Прейса, Печека одна родина, а у всех простых людей, как его мать и отец, родина другая. Он верил, что государство родилось по воле чехословацкого народа, который объединяет всех чехословаков, в том числе и его. Так его учили дома, в школе, в обществе «Сокол» и в армии республики. Впрочем, он не был единственным человеком, кто в это верил.

В часы культурно-просветительских занятий он часто слышал: «Судьба нашей прекрасной родины находится прежде всего в ваших руках, на вас смотрит весь наш народ как на своих защитников. Будьте же героями, достойными такого высокого доверия. И не только в дни опасности, когда родина и народ призовут вас к делам героическим. В боях за наше освобождение принимали участие простые люди из народа. Их героизм помог освободить нашу родину и наш народ от векового унижения… Любите свою родину как самую дорогую страну мира. Никакие жертвы ради нее не будут напрасными! Если вы будете руководствоваться этими принципами в жизни как настоящие граждане, то каждый из вас станет героем, которым будет гордиться не только родина, но и народ…»

Отакар Ярош был одурманен этими идеями, как и большинство других офицеров. Их учили также не доверять коммунистам, потому что они-де разлагают республику и ее армию. Его только настораживало то, что как раз именно коммунисты требовали принятия самых решительных мер против нацистов. Того же, чего желал и он сам.

Он знал, что в республике не все в порядке. Знал, что существуют непреодолимые преграды, которые разделяют, например, машиниста паровоза и начальника станции, директора гимназии, нотариуса, аптекаря, доктора или хозяина ресторана, торговца, фабриканта и помещика… Он знал различие между обращением пани и сударыня… Однако он верил, что демократия позволяет каждому, у кого есть соответствующие способности, стать тем, кем он хочет быть. Разве сам он не является доказательством этого? Ведь он из простой семьи, а стал офицером. Если хотите, господином.

Отакар был горд достигнутым в обществе положением. Когда он приезжал в Мельник в форме, то вышагивал по главной улице стройный, рослый, элегантный. На левом бедре сабля, правая рука без перчатки готова в любую минуту подняться к фуражке для приветствия, каблуки звонко стучат по мостовой. Его окружал ореол славы и уважения. Плохо было военнослужащему низшего звания, который его не приветствовал как положено. Он немилосердно отчитывал его где бы то ни было. Нет, он меньше всего хотел рисоваться перед окружающими, просто он считал это своей обязанностью, потому что «офицер, — как его учили в академии, — должен быть примером аккуратности и добросовестности, образцом хорошего поведения на улице и в иных общественных местах. Он не имеет права давать никаких поблажек, когда речь идет о нарушении воинской дисциплины».

Его беспокоили и межнациональные трения, свидетелем которых он был в Словакии. То античешское настроение, которое сумели извлечь из законной неудовлетворенности жизнью бедствующих крестьян и батраков клерикальные фашисты, сторонники глинковской народной партии. Чеха в землю или в Дунай! Чехи, мотайте в Прагу! — скандировали фанатично настроенные приверженцы партии Глинки и грозили чехам кулаками так же, как это делали генлейновцы в Хебе или где-либо еще. До каких же пор мы все это будем терпеть? Когда же, наконец, правительство займет твердую позицию?

3

Частичная мобилизация, объявленная 21 мая 1938 года, улучшила настроение Яроша. То, что творилось до этого дня в стране, уже нельзя было спокойно переносить. Газеты были полны сообщений. В Хомутове группа немцев численностью от пятидесяти до шестидесяти человек напала на пятерых солдат хомутовского гарнизона. Один солдат был тяжело ранен в голову. Инциденты в Рудолтице. Инцидент в Мосте. В Ходове толпа генлейновцев набросилась на четника[5] Рундштука. В Хомутове генлейновцы плевали на чехословацких солдат. Произошли столкновения между солдатами и орднерами[6].

Судето-немецкая партия добилась проведения 22 мая всеобщих выборов и развернула шумную антигосударственную пропагандистскую кампанию. Ожидались новые столкновения и инциденты, которые нужны были Гитлеру как предлог для дальнейшего дипломатического нажима, а может быть, и для начала военных действий. Ослепленные страстью генлейновцы уже представляли, как после победы на выборах СНП