Его звали Отакар - [15]

Она согласилась.

Может быть, в этом согласии выражалась ее материнская любовь, а может, желание… Она знала своего сына и понимала, что творится у него внутри, о чем он думает.

— Я, собственно, уже решился. Но ты никому ничего не говори.

— Тебе, наверное, виднее, что ты должен делать и где твое место. — Она грустно посмотрела на сына. — Не бойся, сынок, я не буду тебя уговаривать остаться.

Отакар обнял мать и прижался губами к ее волосам. Мать вытерла слезы, вздохнула.

— Ты будешь осторожен, правда?

— Не бойся.

Слезы продолжали бежать из ее глаз. Она наклонила голову и стала вытирать их углом полотенца.

— Не плачь, — утешал сын мать, — не плачь.

— Я знаю, Отоушек, что ты покидаешь нас не просто так, не ради забавы. — Горло ее сжалось. — И когда ты хочешь уехать?

Он задумался и с минуту молчал. Но это ее не удивило. Мать знала, что на такие вопросы трудно отвечать.

— Завтра.

— Так скоро?

— Так будет лучше — и для меня и для вас, мама.

— Я не буду тебя задерживать, Отоушек, — заверила она сына и по-матерински нежно погладила его по голове.

А потом начала, как, наверное, и все матери, снаряжать своего сына в путь, путь далекий и неизведанный.

3

Прощание было нелегким. Особенно тяжкими были последние часы, проведенные в родном городе. Последняя прогулка по Мельнику, подъем от площади на гору к замку, последние взоры, брошенные оттуда на милые до боли места. Оттуда Ярош спустился к речке, а потом побрел по узким улочкам, избегая встречи со знакомыми. Ему не хотелось отвечать на вопросы любопытных. Никому из повстречавших в тот день Отакара Яроша жителей города и в голову не пришло, что этому задумчивому и молчаливому молодому мужчине через несколько лет город поставит бронзовый памятник.

Он блуждал по улочкам, где провел незабываемые мальчишеские годы. Здесь, в предместье города, в районе На Подоли он провел детские годы, потом семья переехала на улицу Неруды, где отец построил домик. Мельник был все тем же тихим городком ремесленников, мелких предпринимателей и служащих. Оживление царило только в лабском перегрузочном порту, куда приходили пароходы даже из Гамбурга. В порту скрипели краны, перетаскивавшие на канатах тяжелые ящики, мускулистые грузчики сгибались под тяжестью тяжелых грузов. Здесь гудели грузовые машины, раздавались грубые голоса матросов, пахло рыбой, машинным маслом и еще чем-то таким, что навевало тоску по романтике, дальним странствиям.

Ребята проводили здесь каждую свободную минуту, едва только весеннее солнце вскрывало льды, и река свободно несла свои воды между берегами. Сколько раз в детстве он задумывался над тем, Влтава впадает в Лабу или, наоборот, Лаба во Влтаву? Кто, собственно, определил, что именно Влтава в Лабу? Ведь Влтава течет с самой Шумавы, и она наверняка длиннее Лабы.

Ярош направился к реке. Здесь под скалой между вербами они играли в индейцев, в сыщиков и преступников, в войну. Целились друг в друга деревянными винтовками и орали: «Бум, бум!» Он улыбнулся, вспомнив об этом.

Однако его самого больше привлекала здесь вода, нежели игра в войну. Когда какой-либо из владельцев лодок забывал замыкать цепь, которой она крепилась к берегу, ребята тут же отвязывали ее и катались в ней по реке, доплывая до самой плотины. Но самые счастливые часы мальчишки переживали, когда по Влтаве сплавляли плоты. Уже издалека над рекой неслись крики плотогонов. Широкие плоты, составленные из длинных, тяжелых стволов, привязанные один к другому, скользили по реке; ловкие, крепкие парни, балансируя на бревнах, направляли их движение длинными жердями.

При появлении плотов Ота командовал:

— Ребята! Всем на плоты!

Они быстро прятали в кусты рубашки и штаны, бросались в воду и плыли к плотам. Подплыв к ним, они взбирались на скользкие бревна и потом с невероятным гвалтом и радостными криками плыли до самого Либьеха. Сплавщики леса грозились:

— Если кто-нибудь из вас утонет, сорванцы, пусть матери тогда не бегают к нам со слезами на глазах и не ревут.

Но они не прогоняли их, пусть прокатятся.

Зато дома отважных плотогонов ждали увесистые подзатыльники и порки ремнем.

Ярош остановился на берегу Лабы. Он не мог не постоять здесь. Река, верфь, порт — все это когда-то занимало большое место в его жизни.

В мельницком спортивном клубе вырастали чемпионы страны, которые представляли Чехословакию на европейских чемпионатах по гребле. Он хотел быть одним из них.

Вот таким запомнил его один из друзей:

«Под мельницкой скалой стояло квадратное здание клуба гребцов. Отсюда ежедневно выплывали на середину реки скифы, четверки и восьмерки. Мы завидовали спортсменам, державшим в руках тонкие длинные весла; лодки под ними будто сами летели вперед по поверхности воды. В двадцать седьмом году впервые в многолетней истории клуба мельницких гребцов восьмерка из Мельника победила на соревнованиях в Праге на приз пражского бургомистра. В ту славную восьмерку входил и наш тренер в «Соколе» Войтех Гвьезда. Если он добился такого успеха, о котором мечтал каждый гребец, то почему бы не сделать это и нам? — вели мы разговор с Отой Ярошем и несколькими другими ребятами. Мы собрались с духом и с той поры гребля стала для нас спортом, которому мы отдали свои сердца».