Его величество Человек - [41]

Витя еще больше надулся и продолжал сидеть, свесив ноги и шмыгая носом.

—Ну, доченька моя, тараторка, ты почему заплакала? — обратился Махкам-ака к Гале.

—Из-за Вити. Я подошла к нему, спросила: «Почему плачешь?» А он больно ущипнул меня.

—Вот как! — Махкам-ака бросил на Витю сердитый взгляд.

—Ну а с тобой что произошло? — обратился кузнец к незаметно появившемуся среди них Абраму.

—Да я же не плакал, дада,— ответил тот удивленно.

—Он только ночью плачет,— буркнул Витя.

—А ты почему плакал? Такой большой мальчик! — спросила Мехриниса, подходя к Сарсанбаю.

—А мне сказали: плачь, вот я и заплакал.

Все весело и дружно рассмеялись.

Когда дети смолкли, Махкам-ака решил расспросить Остапа. Тот по-прежнему был молчалив, и даже общий смех не развеселил его.

—Один Остап не сказал нам, почему он плакал. Скажи, сынок.

—Сестренка...— Остап снова зарыдал.

—Что сестренка? Расскажи-ка нам.— Мехриниса обняла мальчика, приласкала его.

— У меня сестренка потерялась.

—Где же она потерялась?

—Здесь, на вокзале. Когда мама умирала, она сказала: «Нет у тебя никого, кроме Леси. Будьте всегда вместе».— Остап заплакал еще сильнее.

—Перестань плакать, будь мужчиной. Слезами горю не поможешь. Сейчас вот позавтракаем и пойдем искать твою сестренку. Согласен?

Махкам-ака торопливо домыл Сарсанбая и после того, как тот оделся, показал его детям:

—Посмотрите на Сарсанбая! Какой он чистенький, красивый стал!

—Фу, тоже мне красивый! Голова как белый арбуз,— не удержался Витя.

Махкам-ака был очень недоволен поведением Вити, ему хотелось прикрикнуть на мальчика, но он сдержался:

—Вот и неправда, Витя. Посмотри, какая у него круглая, славная головка. Ну, что, мать, будем завтракать или мне тоже заплакать?

—Дада, ну, дада, поплачьте разок! — хватаясь за полы его халата, восторженно закричала Галя.

—Не надо, доченька! Пусть уж лучше такое никогда не случится. Когда мужчина плачет — это совсем плохо. Пошли в дом, попьем чаю. Остап, выше голову, сынок! Сестренку поищем. А пока убери-ка это ведерко. Вот и молодец! Хорошо!

После завтрака Махкам-ака быстро собрался и ушел, ведя за руку Остапа. Мехриниса не советовала мужу отправляться на поиски:

—Зря только убьете время, устанете! Остап же говорит, что ее уже искали. Если бы Леся была в городе, найти ее было бы просто. Но наверное, девочку увезли куда-то в районы.

Кузнец не послушался жены.

—Без надежды один шайтан живет.

Махкама-ака очень тронуло отношение Остапа к наказу

матери. «С такого возраста он считает священными материнские слова! Хороший из него человек вырастет! Поищу хоть для успокоения его души».

Шли молча. Вероятно, Остап был по натуре немногословен, а может быть, его крохотное сердце так сжимало горе, что и слова-то никакие не рождались. Кузнец же был поглощен своими мыслями.

В трамвае оказалось пусто. Поток людей, спешивших на работу, уже схлынул. Махкам-ака с Остапом поехали.

Вот и знакомый детский дом на Самарканд-Дарбазе. Взяв Остапа за руку, кузнец направился к директору.

К счастью, директор Назарова оказалась на месте, хотя, судя по застегнутому портфелю на столе, вот-вот собиралась уйти. Выслушав просьбу Махкама-ака, она долго листала большую книгу. Остап сидел на стуле, крепко сцепив руки и не отрывая взгляда от большой книги,— надеялся, что тетя непременно скажет, где его сестренка.

Тщательно просмотрев бумаги, Назарова покачала головой:

—Нет, Лесю Трищенко к нам не привозили.

Остап окончательно пал духом, как-то весь сжался в комок.

Попрощались. Вышли во двор. Махкам-ака принялся успокаивать мальчика:

—Не огорчайся, сынок, не теряй надежды. Послушай, что я вспомнил.

Желая развлечь Остапа, Махкам-ака рассказал историю, происшедшую с ним, когда он впервые пришел в этот детдом на Тахтапуле. Кузнец рассказывал длинно, весело и кончил только тогда, когда они подошли к следующему детдому. И здесь директор так же обстоятельно листал толстую книгу, озабоченно морщил лоб, а под конец сказал:

—У нас Леси Трищенко не было. Попробуйте зайти в двенадцатый.

Они опять двинулись в путь. Махкам-ака попытался занять Остапа новой смешной историей, но и на этот раз не имел успеха: мальчик два раза улыбнулся, но веселее не стал.

—Зайдем-ка, дружок, выпьем чаю,— предложил кузнец и круто повернул к чайхане.

Едва они переступили порог чайханы, началась передача последних известий. Седобородый старик с пиалой в руке уставился в громкоговоритель. Его сосед замер с чайником в руке. Чайханщик, вытирая посуду кончиком перекинутого через плечо полотенца, тоже застыл, не отрывая глаз от репродуктора. У входа торопливо ели женщины в спецовках. Они оставили тарелки, примолкли. На приход Махкама- ака никто не обратил внимания. Кузнец посадил Остапа на низкую деревянную кровать, застланную ковром, уселся рядом с ним.

«После ожесточенных боев наши войска оставили город...» — разносилось по чайхане.

Все сурово молчали. Только одна из женщин громко всхлипнула и заплакала. Все поняли, что город, захваченный врагом, почему-то ей особенно дорог. Может быть, там родилась, училась, а может, и теперь в этом городе жили близкие люди...

Передача окончилась, и репродуктор выключили. Молчание нарушил старик с пиалой в руке.