Его единственная любовь - [82]

Этот же вопрос она задала Йену в ту первую ночь в часовне. Но ни Йен, ни полковник ей не ответили. Вместо ответа англичанин медленно развернул ее к себе и заглянул ей в лицо, прежде чем привлечь ее еще ближе.

– Пожалуйста, не целуйте меня, – сказала она почти с отчаянием.

Он обнял ее, положил руку ей на затылок и нежно прижал к груди. Она чувствовала, что готова разрыдаться – столь напряженной была эта минута и так полна невысказанных чувств.

Лейтис хотелось, чтобы полковник ее поцеловал, и вместе с тем она боялась этого. Она хотела узнать его – и страшилась собственной раздвоенности до отвращения к себе. Если бы она закрыла глаза, то могла бы подумать, что с ней Йен. Ведь оба мужчины, появившиеся в ее жизни, умели быть нежными, были одинакового роста, и даже их голоса были похожи.

Она поплотнее запахнулась в одеяло, внезапно осознав, что только оно скрывает ее наготу. Отступив назад, она попыталась отодвинуться от полковника еще дальше, а ее мысли неслись наперегонки.

Он говорил на другом языке, но у него был тот же голос. Йен знал английский так же хорошо, как гэльский. Он носил маску, но улыбался также, как полковник. И выражение глаз у него было точно такое же. Он четко отдавал команды и с легкостью, как на войне, организовал исход согласившихся на изгнание скоттов из их селений.

Да нет, было бы глупостью считать, что они похожи. Она любила Йена, изумляясь чуду постигшего ее чувства, она безоглядно бросалась в его объятия, а этот человек только настораживал се. Ее руки похолодели, губы пересохли. Она ошиблась. Наверняка ошиблась. Эти двое не могли быть одним и тем же человеком. Она не могла полюбить Мясника из Инвернесса.

– Кто вы? – спросила она снова, отступая еще на шаг от полковника.

– Я тот, кем ты пожелаешь меня считать, – ответил он загадочно.

Его лицо вдруг изменилось, приобрело суровое выражение, словно он носил маску из человеческой плоти и кожи.

– Пожалуйста, уйдите, – сказала она, и ее голос прозвучал так, будто слова душили ее.

Он улыбнулся какой-то странной печальной улыбкой, но покинул комнату, а она стояла и смотрела ему вслед.

Капитан Томас Генри Харрисон стоял перед домом Эдисон Фултон, испытывая невероятный страх. Даже перед боем он не чувствовал подобной нерешительности. По правде говоря, на войне ему было легче, чем теперь.

Он смахнул с рукава приставшую пушинку, оправил мундир и выгнул шею так, что жесткий ворот впился в нее и чуть было не задушил его.

Он уже поднял руку к медному молотку на двери, готовясь постучать, но снова опустил ее и отступил на шаг.

Харрисон стоял у дома из красного кирпича на одной из людных улиц Инвернесса. Он видел четыре маленьких оконца с туманным толстым стеклом в разводах, вставленным в белые рамы. На крошечных клумбах по обеим сторонам парадной двери росли цветы. Признаком того, что дом обитаем, был серый дым, поднимавшийся из трубы и причудливо клубящийся на фоне ночного неба.

Харрисон заставил себя снова шагнуть к двери, поднял руку и взялся за молоток. Молоток ударил по медной пластине, издав гулкий негромкий звук. Он постучал погромче, но ответа снова не последовало.

Отступив назад, он снова оправил свой мундир, наклонился и смахнул невидимую пылинку с сапог. Он убеждал себя, что лучше вернуться в форт Уильям. Его поручение было выполнено, корабль зафрахтован. Ничто больше не держало его в Инвернессе.

На прощание он погладил ладонью белую крашеную дверь. Вдруг она открылась, и с минуту Харрисон соображал, уж не толкнул ли он ее. Но нет, в двери показалось милое личико девушки, такой же испуганной, как и он.

– Элисон! – воскликнул он, придя в себя.

– Томас, – прошептала она, и улыбка засияла на ее лице.

– Ты выглядишь прекрасно, – сказал он.

«Это еще слабо сказано», – подумал Харрисон. Она была неземной красавицей с золотыми волосами и изумрудными глазами.

– Прошло столько времени, Томас, – укорила она его. – И ни слова от тебя. Ни весточки. Тебе следовало бы приехать пораньше.

Потрясенный, он беспомощно моргал.

Она протянула к нему руки и привлекла к себе. Ее головка доходила ему только до плеча, но девушка с неожиданной силой прижала его к груди. Привстав на цыпочки, она сердито заглянула ему в лицо.

– Больше тебе не удастся от меня удрать, дражайший Томас, – сказала она. И, к полному и неописуемому удивлению Харрисона, принялась целовать его.

Глава 24

С присущей ему ироничностью Алек отмечал, что ведет себя как мальчишка, влюбившийся по уши впервые в жизни. Он был не уверен в себе и полон восторга, напуган силой своего чувства и вместе с тем неимоверно счастлив. Не было ни одного слова, сказанного Лейтис, ни одного случая, когда она рассмеялась, которые он не помнил бы с поразительной ясностью и отчетливостью. Просыпаясь или отходя ко сну, он предавался сладостным воспоминаниям о каждом мгновении, проведенном с ней.

Воспоминание об их последней встрече было живо и свежо в его памяти: как она сидела, завернувшись в одеяло, словно в кокон, а он нежно прикасался к ней кончиками пальцев, выражение ее лица, испуганное и укоризненное. Было очевидно, что она могла любить Ворона, но все еще ненавидела Мясника.