Его дикое проклятие - [93]

– Пообещай мне! – потребовал он, напомнив мне этим о том, чего я когда-то требовала от себя, превратив эти слова в свой девиз.

«Я требую от себя исполнения своей мечты».

Всю жизнь я считала эти слова чем-то масштабным, далеко идущим, потому что так я была воспитана. Я хотела повлиять на что-то в Немии, изменить эту страну, может быть, даже улучшить мир.

Сейчас, когда я жила магией вместо того, чтобы ее скрывать, когда я была Лэйрой, а не изображала дочь своего отца, когда я забыла, какой меня хотели воспитать, – я наконец-то это поняла.

Я не была принцессой и не была ничейной дочерью.

Как я могла не понимать, что все мои мечты были об Аларике?

Это был он. Всегда только он.

Мы отвечали поцелуем на поцелуй, и они становились все более жаркими, более страстными, почти что грубыми, перемежаясь нашим неровным дыханием.

– Пожалуйста! – прорычал Аларик. Это прозвучало не как требование. – Пожалуйста, пообещай, что на этот раз останешься со мной.

Я немного отодвинула его от себя, чтобы посмотреть на него, и мне понадобилась для этого вся сила, потому что он хотел, не переставая, продолжать целовать меня.

– Все, чего я когда-либо хотела, – задыхаясь, прошептала я, – всегда было только о тебе.

На мгновение он застыл, глядя на меня. Понял, что я хочу сказать и чего еще не сказала. Я могла сказать ему, что наша любовь была всем, чего я когда-либо желала.

Я требую от себя исполнения своей мечты. А все мои мечты только о тебе.

И все-таки я не могла обещать ему того, что от меня не зависело. Я могла только сражаться за это.

Аларик погладил мое лицо, и я закрыла глаза. Его рука опустилась ниже, и я ощутила, как его пальцы дрожат у моей шеи, потому что он усилием воли смирял свои чувства. Это требование, обращенное ко мне – оно заполнило всю палатку, от него дрожал воздух, – но еще была и ярость, что нам все достается так тяжело. Страх перед тем, что надвигалось, и чувство вины.

– Тебе хочется кричать. – Мысль невольно сорвалась с моих губ. Это так сильно ощущалось в его прикосновениях, что передалось и мне.

– Да. – Его голос звучал хрипло. – Но если я это сделаю, то никогда не смогу перестать. Если я поддамся хоть раз и ярость затопит меня, она уничтожит все остальное, что есть во мне, все, что составляет мою суть. И тогда не останется ничего, кроме этого дикого, исполненного ярости проклятья. И тогда… тогда я стану таким же.

Сначала я подумала, что он говорит о Риане Цире, но вторая догадка была верней: таким же безумным и яростным, как само проклятье. Он не был Алариком, когда высвобождал меня из-под камней. Мы никогда не говорили об этом вслух, но я это знала.

Я взяла его за руку, подталкивая ее ниже, пока она не коснулась моей груди и не замерла на ней, еще дрожа.

– Чувствуешь, Аларик? – Мое сердце билось так звучно и быстро, что его удары, наверное, должны были отдаваться во всем его теле.

– Что ты боишься? Да. И мне…

– Нет, – перебила я его. – Да, я боюсь. Но не только. Есть нечто большее, есть чувства, которые не слабее страха. Что еще ты чувствуешь?

– Гнев, – сказал он, и меня удивило, что он оказался прав. Я была невыразимо зла.

– Да! Что еще?

– Магия! Она бушует в тебе и хочет, чтобы ею наконец-то воспользовались.

– Великие ветра, да! Что еще?

Его дыхание стало тяжелым и напряженным.

– Смелость.

– Еще?

Вместо ответа он почти грубо обхватил меня, прижал к себе, и наши губы соприкоснулись.

– Что ты хочешь меня? – выдохнул он в промежутке между двумя страстными поцелуями и требовательными движениями наших тел. Я разорвала шнуровку его мовлэ, откинула его полу в сторону, чтобы коснуться его тела, целовать его кожу, вдыхать его запах. Я хотела еще больше, настолько, чтобы не осталось ничего, кроме нас двоих. Мы торопливо освобождались от одежды, гладили и терли открытую кожу, порывисто, словно у нас не оставалось времени, словно время гналось за нами в эту ночь, когда полумесяц был тонок и все казалось черно-белым. Все или ничего.

Перекатившись на спину, я притянула Аларика к себе, так что он оказался надо мной; обхватила ногами его тело и вскрикнула, когда он навалился на меня. Он запечатал мне рот поцелуем, наши движения стали ритмичными, а наше дыхание – синхронным. Мое желание было всепоглощающим – не важно, как крепко мы держались друг за друга, как глубоко мы были сплавлены друг с другом, это еще сильнее разжигало тоску по нему. Словно он доставался мне не весь, словно он скрывал какую-то частицу себя от меня и моей любви.

Я обхватила его спину, погладила напряженные мускулы и, наконец, коснулась большими и указательными пальцами оснований крыльев.

– Лэйра, – выдохнул Аларик. – Нет.

Я уже поняла, что мне нельзя было касаться крыльев не потому, что ему было больно. Дело было в страхе – страхе перед тем, кем он был.

– Но я хочу тебя всего. – Я едва могла говорить. Он не останавливался, лишь уменьшил темп, пока мы не нашли спокойный интенсивный ритм. – Таким, какой ты есть. Таким, каким ты на мгновение стал, когда выпрямился перед фениксом.

В тот момент он был абсолютно честен перед собой. Перед собой, своим кеппоханским наследием, всем, что он сделал или не сделал, и даже короной у него на голове, крыльями и проклятьем.