Эгипет - [11]

Пирс смотрел на него, чувствуя, как сама собой выстраивается у него в душе цепочка смутных ассоциаций, как с некой, пока неведомой ему целью перетряхиваются одна за другой пыльные папки памяти. А потом ни с того ни с сего родилось решение проблемы. Он медленно поднялся с места, еще не зная, верить ему своим глазам или нет. Потом:

— Споффорд, — сорвалось у него с языка, и он позвал уже в голос: — Споффорд!

Пастух обернулся, откинув на затылок шляпу, чтобы получше рассмотреть идущего к нему быстрым шагом Пирса; тут же рядом с ним остановилась одна из овец, с черной мордой, и тоже обернулась к Пирсу. Водитель автобуса, который как раз вышел из магазина, чтобы собрать и пересчитать свое застигнутое дорожной незадачей стадо, проследил глазами за тем, как один из его пассажиров бросился в сторону, столкнулся на самой середине моста с местным пастухом и вдруг — упал к нему в объятия.

— Пирс Моффетт, — сказал пастух, отставив Пирса на расстояние вытянутых рук и улыбаясь на все тридцать два. — Черт меня побери.

— Значит, все-таки ты, — сказал Пирс. — Значит, я все-таки не обознался.

— Что, в гости решил заехать? Ой, что-то не верится.

— Да в общем-то нет, — ответил Пирс. — Честно говоря, я даже останавливаться тут не собирался.

Он объяснил ситуацию, в которой оказался: Конурбана, жребий брошен, а встреча не состоится.

— Вот это здорово, — подытожил Споффорд. — Потерпевший автобусокрушение.

— Не сядь на него я, ничего бы с ним не случилось, — жизнерадостно сказал Пирс. Они оба оглянулись на севший на мель автобус, вокруг которого бесцельно и бессмысленно кружили пассажиры.

— Ну и черт бы с ним, — сказал Споффорд. — Плюнь. Давай ко мне в гости. Тут рядом. Поживешь немного. Места хватит. Сколько хочешь, столько и живи.

Пирс перевел взгляд с автобуса на луг за рекой, по которому разбредались жующие с довольным видом овцы.

— Пожить, говоришь?

— Давай думай быстрее, — сказал пастух. — Помянем старушку альма-матер. И наш квартал.

— Я ушел от них обоих.

— Да иди ты!

Он ткнул посохом в дальнюю часть луга, где начинался подъем.

— Живу я во-он там, — сказал он. — За пригорком.

А что, подумал Пирс. Наклонность к дезертирству жила в нем нынче с самого утра, нет, с начала недели; да что там, с первых дней лета, если уж на то пошло. Его занесло сюда по милости Долга и Заботы о Собственном Будущем, и с дороги он сбился отнюдь не по собственной вине. Ну и ладно. Значит, так тому и быть.

— А что, — сказал он вслух, чувствуя, как откуда-то изнутри поднимается к горлу странное чувство возбуждения. — А что, почему бы и нет.

— Вот и ладно, — сказал Споффорд. Он свистнул коротко, на одной ноте — овцы сразу остановились — и подхватил Пирса под руку; Пирс хохотнул, собака тявкнула, и таким вот нестройным боевым порядком они вышли из города вон.

Несколько лет тому назад Споффорд числился у Пирса в студентах; собственно, он был одним из его первых студентов в Барнабас-колледже, получающих образование за счет солдатского билля. [14] Пирс помнил, как увидел его в первый раз: за партой, среди историков-первокурсников, серьезного и внимательного, в солдатской спецовке (поверх нагрудного кармана белая нашивка с надписью СПОФФОРД), казавшегося в аудитории на удивление чужим и неуместным. Он был всего на три, не то четыре года младше Пирса, а у Пирса это был первый настоящий сквозной курс («сквозняк» на тогдашнем студенческом жаргоне; Пирс готовил этот «сквозняк» в магистратуре [15], а Споффорд в это время проходил свои «сквозняки» во Вьетнаме). На те же самые «солдатские» деньги Споффорд открыл небольшую столярную мастерскую, в том же дешевом квартале, где жил тогда Пирс; он не делал гарнитуров, а только отдельные предметы, но на редкость качественно, Пирс всегда завидовал его мастерству и любил смотреть, как он работает. Они подружились и какое-то время даже делили на двоих милости некой общей знакомой — в самом прямом смысле слова одной достопамятной ночью, — и, будучи по многим позициям людьми совершенно несхожими, умудрились, постепенно отдаляясь друг от друга, никогда не терять друг друга из виду. Из колледжа Споффорд вскоре ушел, а потом уехал и из города, увез свои умения и навыки обратно в родную глубинку, а Пирс время от времени стал получать конверты с исписанными миниатюрным, но необычайно ясным споффордовским почерком листочками: он рассказывал о своих свершениях и звал Пирса в гости.

И вот наконец оно и случилось. Споффорд, загоревший до черноты, крепкий, в обтрепанной соломенной шляпе и с посохом в руке, прекрасно гармонировал с пейзажем; Пирс почувствовал, как внутри у него поднимается чувство, похожее на чувство благодарности. Улицы большого города были сплошь замусорены споффордами, которым не удалось вовремя смыться. Когда он на ходу улыбнулся Пирсу, — вне всякого сомнения, рассчитывая получить в ответ такую же точно улыбку, — на его широком загорелом лице сверкнули белоснежные зубы, вот только мертвенно-серый верхний резец подкачал.

— Глянь, какая красота, — сказал он, описав рукой широкий полукруг.

Пирс оглянулся. Складчатое подножие холма и тамошние луга остались позади; сбоку поднимались ввысь лесистые склоны гор. Внизу лежала долина с переливчатым зигзагом реки. За такими летними видами почти в буквальном смысле слова слышишь музыку, легкомысленные женские сопрано; и Пирсу пришло в голову, что он до сих пор не знает, что первично: не есть ли та музыка, которая звучит в начальных сценах пасторальных мультфильмов, диснеевских в особенности (где поют, пританцовывая, живые деревья и горы), — переведенная в доступный человеческому уху регистр музыка, которую он слышал в данный момент, или сама эта музыка навеяна детскими воспоминаниями о диснеевских мультфильмах. Он прослушал еще несколько тактов и рассмеялся.