Эфиопика - [75]
Кибела не сдержалась после таких слов Теагена. Ее лицо расплылось, было ясно, что она крайне обрадовалась тому, что они брат и сестра. Она сообразила, что Хариклея не станет помехой или задержкой в любовных замыслах Арсаки.
– Прекраснейший из юношей, – сказала она, – ты не стал бы говорить подобных вещей об Арсаке, познакомившись с этой женщиной. Она годится на все случаи, особенно она помогает тем, кто незаслуженно бедствует. Персиянка родом, она совершенно прониклась всем эллинским, с радостью приходит на помощь эллинам и чрезвычайно любит эллинские нравы и обхождение.
Итак, мужайтесь: ты будешь делать, что полагается мужчине, – и достигнешь почета, а твоя сестра будет подругой ее игр и бесед. Но как же вас звать?
Услыхав, что Теагеном и Хариклеей, Кибела промолвила:
– Подождите меня здесь, – и поспешила к Арсаке, ранее приказав привратнице, тоже старухе, чтобы та ни в коем случае не позволяла войти к ним кому бы то ни было, и не разрешала выйти куда-либо и молодой чете.
Привратница спросила:
– Даже если придет твой сын Ахэмен? Лишь только ты ушла в храм, он тоже вышел, чтобы пойти помазать глаза. Ты знаешь, он еще немного страдает ими.
– Да, даже его не впускай, – отвечала Кибела. – Запри дверь, храни ключи при себе и говори, будто они у меня.
Распоряжение Кибелы было выполнено.
Чуть только она ушла, уединение внушило Теагену и Хариклее плач и воспоминание о случившемся. Они принялись горевать, причем почти что одни и те же слова и мысли были у них.
Она непрерывно стонала: «О Теаген!», а он: «О Хариклея!» Он говорил: «Что за судьба опять постигла нас!» Она же: «С чем-то придется нам встретиться?»
При каждом слове они целовались, плакали и опять целовались. Наконец, вспомнив о Каласириде, они обратили свой плач в скорбь по нем. Более горевала Хариклея, так как в течение более долгого времени она видела, от него, заботы и уход.
– Увы, Каласирид, – восклицала она, рыдая, – я лишена возможности произносить самое почтенное имя – отец. Божество возревновало о том, чтобы всячески лишить меня возможности обращаться к отцу. Природного моего отца я не знала, удочерившему меня Хариклу я, увы, изменила, а его преемника, воспитателя моего и спасителя, лишилась. И даже по обычаю оплакивать не погребенное его тело не позволяют мне жрецы. Тебе, воспитатель, спаситель и, прибавлю я, отец, – моими слезами совершаю я, хотя бы и здесь, хотя бы насколько возможно, – возлияние, вопреки воле божества, и приношу в жертву мои кудри.
С этими словами Хариклея стала рвать на себе волосы. Теаген ее удерживал, умоляюще схватывал ее руки, но она продолжала в трагическом слоге:
– К чему мне еще жить? Какого ожидать упования? Руководитель на чужбине, посох в скитании, вожатый в пути на родину, с чьей помощью я узнала о своих родителях, в несчастиях утешение, трудностей облегчение и разрешение, якорь всего нашего положения, – Каласирид погиб, оставив нас, несчастную чету, как бы слепцами, не знающими, как быть на чужбине. Всякое путешествие, всякое мореплавание пресечено нашим неведением. Ушел почтенный и ласковый ум, мудрый и достойный своих седин, не доведя до конца своих нам благодеяний.
Так и в таком роде жалостно сетовала Хариклея. Теаген то увеличивал ее плач своим собственным, то, щадя Хариклею, подавлял его.
В это время приходит Ахэмен и, найдя двери запертыми на засов, спрашивает привратницу, что это значит. Узнавши, что это дело его матери, он подошел к дверям, недоумевая о причине, и услыхал плач Хариклеи. Нагнувшись к отверстию, через которое отмыкалась цепь засова, он увидел происходившее там и стал снова спрашивать привратницу, кто там внутри. Она ответила, что не знает всего, знает только, что это, по-видимому, какие-то чужестранцы, девушка и юноша, только что водворенные сюда его матерью. Ахэмен опять нагнулся и попытался тщательно разглядеть, кого увидел. Совершенно не зная Хариклеи, он все же сильно удивился ее красоте и представлял себе, как бы она выглядела, не будучи заплаканной. Удивление незаметно увлекло его к любовной страсти.
Что же до Теагена, то Ахэмену казалось, что, хотя туманно и смутно, все-таки он его узнаёт.
Ахэмен еще вглядывался, как вдруг возвратилась Кибела.
Она успела сообщить Арсаке обо всем, что было с молодою четой, и поздравила Арсаку с удачей: само собой совершилось то, чего никто не надеялся достичь бесчисленными замыслами и хитростями, – любимец Арсаки будет жить в одном с нею доме, их свидания будут обеспечены. Многими такого рода словами она возбудила Арсаку и с трудом удержала ее от попытки сейчас же увидеть Теагена, говоря, что не стоит Арсаке являться перед юношей бледной и с распухшими от бессонницы глазами: ей нужно отдохнуть этот день и вернуть обычную красоту. Многими такого рода словами Кибела привела Арсаку в хорошее настроение, внушала надежду, что все совершится по ее желанию, и научила, что нужно делать и как встретиться с чужеземцами.
