Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - [6]

— В честь шестидесятипятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции? — помог ему майор Нуразбеков, отбрасывая теннисную ракетку.

— Точно! Вспомнил! В честь Великого Октября! Еще помню — мокро было, слякоть. И холодно. Погода шептала: «Займи и выпей». Вот я у Скворцова и занял пятерку!

— В ноябре позапрошлого года, перед тем как Леонид Ильич умерли?

— Ну, — опять подбросил мячик Гайдамака.

— … гну, — беззлобно выругался майор и потянул носом. — Вы что, выпили с утра?

Гайдамака смутился.

— Для храбрости? — догадался майор.

— Для бодрости.

— Это одно и то же. Странно, чего вам бояться? Нет, в самом деле, интересно! — оживился майор Нуразбеков. — Почему все так боятся нашу контору? Вот вы, лично… Объясните между нами, девушками: ведь вы лично ничего такого не совершали в смысле опасности для нашего государства, а боитесь! Не пойму: в чем тут дело, а?

«Бэ, — подумал Гайдамака. — Дурак он, что ли? Не-ет, вумный шайтан, все прекрасно понимает, но девочкой прикидывается, вызывает на откровенность».

— Впрочем, для безопасности нашего государства вы тоже ровным счетом ничего не сделали, — продолжал майор Нуразбеков, не дождавшись ответа. — Вообще-то, за вами числятся всякие-якие антисоветские мелочишки, но это уж как водится — все мы не без греха.

— А что за мной… ик… числится? — полюбопытствовал Гайдамака.

— Перечислить? Да вы сами знаете. Опять замолчали.

«Ни черта он не знает про те сторублевки, — твердо решил Гайдамака. — Чепуха. Откуда? Свидетелей не было. Ждет, когда я сам на себя клепать начну. Тут-то он на меня по совместительству всех собак и навешает. Фиг ему!»

— Перечислить, что ли? — опять с сомнением переспросил майор Нуразбеков, подошел к окну, растворил пошире, высунулся но пояс, задрал голову и внимательно осмотрел палящее и выгоревшее от солнца небо над Одессой. Потом свесился и стал изучать внизу на углу улиц Карла Маркса и Бебеля потных прохожих, которые увязали в расплавленном от августовской жары асфальте.

ГЛАВА 5 Встреча с Дуче, после которой Гамилькар принимает решение убить Муссолини

— Завтра у меня встреча с Муссолини, — как бы между прочим сказал Гамилькар.

Графиня Л. К. засуетилась и послала будущего прадеда африканского Пушкина в Бонцаниго, в аптеку дядюшки Джузеппе Верди, за вином и колбасой.

Встреча Гамилькара с итальянским премьер-министром состоялась в его римской резиденции, в Венецианском дворце. У входа во дворец два охранника с разводящим играли в «морру», выбрасывая пальцы на счет «три». В кабинете Муссолини висели портреты Карла Маркса и его собственный. Бенито Муссолини, бывший репортер какой-то утренней бульварной газетенки, неспешно застегиваясь и надевая на громадную лысину белую фуражку яхтсмена (при военном-то френче!), вышел из-за обширного стола навстречу Гамилькару; любовница премьер-министра Кларетта Петаччи спрыгнула со стола, подтянула чулки, поправила юбку и, виляя бедрами, удалилась в боковую дверь.

Пока они сходились посреди кабинета, Гамилькар никак не мог вспомнить, кого Муссолини ему напоминает. Наконец вспомнил — Муссолини разительно походил на телохранителя Ленина матроса Жириновского, который в Горках возил вождя в каталке по 40-градусному морозу и угощал Гамилькара водкой «из горла», вот только Жириновский был вечно непричесан, а Муссолини — лысый.

Дуче встретил Гамилькара точно посреди кабинета. Правым кулаком, покрытым волосами, он дружески заехал Гамилькару в солнечное сплетение, а левой ладонью похлопал Гамилькара по спине. Муссолини был большим шутником и корчил из себя великого дофениста. Такой вот Я! Недавно на вопрос американского корреспондента Хемингуэя: «О чем вы сегодня будете говорить в парламенте?», Бенито похлопал себя по заднице и ответил: «Сегодня моя zjhopa будет разговаривать со скамейкой». («В переводе это означало, что сегодня он выступать не будет, — объяснил Хемингуэй, — хотя настоящий, уважающий себя дофенист знает цепу крепкого словца и таким весомым классическим непечатным словом, как zjhopa, разбрасываться не станет».)

Гамилькар вспомнил прием у Врангеля и начал с купидонов. Звероферма на севере Офира очень заинтересовала Муссолини, как в свое время Врангеля. Дуче тут же отведал ножку купидона, причмокнул, облизнулся, закатил глаза и не без юмора воскликнул:

— Брависсимо! Это именно то, чего не хватает моему народу и моей славной непобедимой армии.

Муссолини утер рукавом френча жирные губы и принялся расспрашивать: поддается ли мясо купидона длительной консервации? Каковы темпы роста и созревания половозрелой птицы? Что есть купидон в зоологическом смысле — страус, что ли? Как он чувствует себя в макаронах по-итальянски с уксусом и красным вином?… Муссолини со своим внезапным интересом к купидонам теперь стал похож на Хрущева с его кукурузными пожарами — оба были огнеопасны, у обоих было предрасположение к внезапному возгоранию от, казалось бы, негорючих материалов, — и не удивительно, в конце концов, между Хрущевым и Муссолини было много общего — от внешности до характера.

— Эфиоп твою мать! Ты сказал: Офир?! — вдруг дошло до премьер-министра. — Значит, ты не эфиоп, а офирянин? — обрадовался Муссолини, будто не знал этого. — Я рад, что ты не эфиоп. Эфиопия варварская страна, недостойная находиться среди цивилизованных народов.