Ефимов кордон - [111]

Ефим сдружился с младшим сыном Степана Васильевича — Ваней, десятилетним мальчиком. В наступившем году Ваня должен был закончить Крутецкую трехклассную школу. Был он прилежным, не по-детски серьезным мальчиком, этаким вдумчиво-пристальным маленьким мужичком. Вскоре он стал частым гостем в Ефимовой комнатушке. Бывал он тут и раньше, но — букой, стесняющимся дичком, а тут так освоился, так привык к Ефиму, что тот не уставал удивляться этой его новой открытости и общительности. И уже чудился Ефиму в нем будущий союзник, будущий новый житель нового, зримого пока что лишь им одним, Шаблова…

Однажды, в феврале, Ваня пришел к нему чем-то явно расстроенный. Причина оказалась самой неожиданной…

Ваня сообщил, что вот уже несколько раз в Крутце его останавливал то по дороге в школу, то по дороге домой урядник Пьяный ноздрян и выпытывал, бывает ли у них в доме Ефим и о чем говорит.

На Ефима эта новость подействовала тяжело: вот он живет своим миром, своими мыслями и мечтами, которые могут быть только во благо жизни, а за ним, оказывается, ведется слежка, как за возможным злоумышленником…

Впрочем, вскоре Ефим махнул на все это рукой: за кем только не следит полицейское недремное око на неспокойной Руси-матушке?! От Филиппа Скобелева Ефим слышал, что в Илешеве опять объявился Иван Панов, что в Бурдове было два «крамольника»: илешевский волостной старшина Василий Самарин и приехавший из Нижнего сормовский рабочий Иван Ефимов… В каждой деревне волости и в каждой волости всего уезда было неспокойно.

В апреле всю волость опять взбудоражило: причиной стал Иван Панов. Снова был обыск в доме его родителей, найдено много запрещенной литературы, а сам Иван арестован.

Вскоре началась весенняя страда, вместе со всеми она захватила, втянула в свой круговорот и Ефима, вновь на полгода он оказался оторванным от своего «займища искусств».

Среди июня из Вичуги Ефим получил коротенькое письмо, которого с тревогой ждал уже давно, понимая, что рано или поздно оно будет послано:

«Многоуважаемый Ефим Васильевич,

мои братья, сестры и я считаем лишним посылать Вам деньги, ибо Вы не учитесь, а есть такие люди, которым те же деньги нужны на образование. По сему примите к сведению, что деньги Вам высылать скоро не будут.

Может быть, Вы решили избрать другой род занятия? Сообразно с ним приищите себе работу.

Уважающая Вас Н. Абрамова.

P. S. За июль деньги будут высланы».

Камнем легло это письмо ему на душу. Итак, он оставался вовсе без средств и попадал в полную зависимость от родителей, которые и без того посматривали на него косо. Теперь вся его жизнь крайне осложнится и, может быть, превратится в сплошную муку… Дело свое он оставить не сможет (вовсе бездоходное и вовсе пустое, по мнению родителей дело), так что легко можно было представить, как все будет у него развиваться и складываться под родительским кровом…

Незадолго до получения этого письма Ефим пережил тяжелую сцену…

Ваня Скобелев окончил начальную школу, и его, как способного ученика, по ходатайству учительниц Анны Михайловны Пановой и Анны Афанасьевны Корнаушенко и при содействии уездного школьного инспектора Яблочникова должны были послать за казенный счет в Костромскую семинарию для продолжения обучения.

Этой новостью Ваня сразу же поделился с Ефимом, и тот порадовался вместе с ним. Однако новость вовсе не обрадовала Степана Васильевича, он сказал Ване, чтоб тот и думать перестал о дальнейшей учебе, мол, надо не учиться, а работать дома — помогать отцу с матерью.

В дом Скобелевых явились было с уговорами обе Ваниных учительницы, но хозяин прогнал их с бранью и, распалясь, уже на улице, чуть ли не на все Шаблово кричал сыну:

— Ты что же это?! Хочешь быть шалберником, как у моей сестры Василисы сынок?! Он вон нахватался грамоты и приехал домой на отцову шею!..

Ефим, работавший у себя в комнате при открытых окнах, слышал все это…

Ах, как в тот вечер гневно поглядывали на него родители: они, честные труженики, становятся через него на старости лет посмешищем! Их сын — шалберник!.. На всю деревню это было крикнуто! Разве же не позор?!

После того случая Ефим не находил себе места. К Скобелевым он больше не заглядывал, не заходил по вечерам. Ваня тоже не появлялся у него…

Свел их снова один из сенокосных дней на Илейном. Ваня, словно бы прежним дичком, букой, подошел к нему в обеденное время, молча кивнул и тут же отвел взгляд. Но в глубьевой тьме этого напряженного взгляда Ефим успел увидеть напряженную детскую муку.

Они присели на старые пни и какое-то время сидели молчком. Потом Ефим резко поднялся: «Давай-ка малость пройдемся!..»

Направились в сторону Казенной.

— Ну, что, брат, переживаешь?!

— Угу…

— Это уж так… Как не переживать! Сам в таком положении побывал в твои годы… — И Ефим принялся рассказывать, как когда-то сбежал из дому в Кологрив, в уездное училище…

— Учиться, Ваня, надо! У деревни пока нет настоящего понимания, что без ученья ей никуда не уйти от того, что есть, не покончить с отсталостью… Только, по-моему, раньше большой учебы надо полюбить деревню поглубже!.. Ты любишь ли свое Шаблово? — Ефим с улыбкой посмотрел на шагавшего рядом мальчика. — Любишь ли наши вот места?