Эффенди Капиев - [51]

«Осознанное одобрение» старости само собой, без полемической раздраженности, естественным образом вылилось из-под пера автора «Поэта». Желая постичь «душу своего древнего горского народа», он осмысливал внутренние законы этой жизни. Результаты этого оказались плодотворны: Капиев пришел в литературу не с пустыми руками — он принес с собой не расхожую, давно разобранную по рукам, а связанную с глубинными основами народной жизни систему ценностей, в которой во все времена нуждается литература, без которой она скудеет и засыхает.

Это была та жизнь, которую он знал и любил, те ценности, в которые он верил, которыми не хотел жертвовать. Потому, быть может, слова, над которыми мучился он по ночам за своим письменным столом в Пятигорске, не сгорели в легком пламени кратковременных диспутов, а спустя десятилетия разгораются вновь и излучают тепло серьезной и искренней человеческой мысли.

XII

Пока Капиев работал над новеллами «Поэта», в его литературной судьбе понемногу происходили благоприятные изменения. Все накопленное годами напряженной работы будто сдвинулось вдруг с места и медленно, но неуклонно покатило к цели.

10 февраля 1938 года в «Литературной газете» появилась короткая заметка о «поэтическом собрании в Союзе писателей». В ней сообщалось: «с большим интересом были прослушаны переводы из горских поэтов, прочитанные Э. Капиевым. Стихи, прочитанные Капиевым, приятно поразили свежестью и яркостью красок, лиризмом и сильными чувствами, выраженными в смелой и своеобразной поэтической форме. Особенно большое впечатление произвели стихи на смерть горского партизана Ай-Гази…»

В заметке отмечалось, что книга переводов Э. Капиева уже два года почему-то не находит издателя и что поэтическая общественность решила взять на себя выяснение вопроса о ее издании.

Таким образом, в начале 1938 года, когда Капиев обдумывает уже свою прозу, у него лежит вполне готовая работа — последний и лучший результат его с ранней юности проявившегося деятельного интереса к горскому фольклору. Это будущая книга «Резьба по камню», в которой он последний раз выступает как переводчик и поэт. «Я теперь уже навсегда бросаю дело переводчика и перехожу к оригинальному творчеству», — писал Капиев в середине 1938 года Аткаю. «Имя переводчика я вытравлю в ближайший же год», — обещает он в это же время Фатуеву. Он целиком теперь занят мыслями о прозе, которую всегда считал главным своим делом.

Поэтому в 1940 году «Резьба по камню» выходит, в сущности, не ко времени. Ведь это первая книга, на которой имя Капиева стоит на обложке как имя автора. Но в это время сам он чувствует себя в первую очередь, конечно, автором уже вполне законченных новелл «Поэта». Литературная известность его сильно запаздывает и потому приходит как бы не совсем с той стороны, с которой он ждет ее в эти годы. Впрочем, не так уж долго осталось и до выхода «Поэта».

«Резьба по камню» появилась почти вслед за книгой переводов «Песни горцев», вышедшей в 1939 году и включившей частично материал следующей книги.

В «Песни горцев» вошли переводы разных авторов, но под редакцией и с комментариями Капиева. Этот сборник не был уже явлением почти единственным в своем роде — каким была пять лет назад составленная Капиевым дагестанская «Антология». Он воспринимался уже на ином литературном фоне. Можно было назвать десятки подобных сборников, вышедших на русском языке в конце тридцатых годов в центральных и местных издательствах: «Поэзия Чечено-Ингушетии», «Песни донского казачества», «Печорский фольклор», «Якутский фольклор» и т. п. Сборник, составленный Капиевым, был задуман на этот раз как чисто фольклорный, что стало тогда столь злободневным, и целиком соответствовал уровню бытовавших в то время представлений о фольклоре. Под разряд фольклорных (то есть безымянных, народных) попали в нем и все песни хорошо известных авторов — не только Стальского и других поэтов, которые были неграмотны и, таким образом, их поэзия хоть одним признаком — «устным» ее возникновением — могла, пусть тоже искусственно, быть сближена с фольклором. Сюда зачислены были и песни Етима Эмина, и Косты Хетагурова, которые были настоящими «поэтами-профессионалами», владевшими пером не хуже наших современников. Все эти песни печатались без имени авторов, а указание на эти имена давалось лишь в конце книги, в комментариях. Разница была в том, что в старых сборниках в комментарии выносилось имя «передатчика» былины или песни, сложенной в давние времена, а теперь сюда попадало имя доподлинно известного автора.

В границах общепринятого Капиев ищет, однако, какие-то свои пути, пытаясь совместить традиционную структуру сборника (в нем непременно должны были быть представлены наиболее актуальные темы старого фольклора и песни нового времени) и собственно художественную задачу. Ему важнее всего было дать читателю некое целостное впечатление о характере горской поэзии.

Поэтическая активность составителя ощутима с первых же страниц книги, которые так важны в «настрое» читателя. В «Антологии» 1934 года с первых строк сказывалась ознакомительная, популяризаторская установка — книга открывалась песней «Тюрьма царская, проклятая», звучащей (в переводе А. Глобы) слишком нивелированно, неспецифично, не отличаясь «на слух» от знакомых русскому читателю народных песен. В «Песнях горцев» с первых же строк, с первых страниц русский читатель попадал в мир подчеркнуто своеобразный, не имеющий в его сознании параллелей. Составитель стремился сразу создать отчетливый историко-бытовой колорит, дать почувствовать запах «пороха и крови», сопутствующий истории Дагестана.