Эффект серфинга - [33]

На биваках, подобных елшанскому, экипажи патрульных кораблей обычно собирались перед окончанием земных каникул. Собирались для того, чтобы стряхнуть с себя пыль развлечений и бремя земных забот, восстановить растерянные за время отдыха связи, почувствовать локоть друг друга и снова слиться в то многоликое, но цельное единство, которое и представляет собой лётный экипаж. Нет ничего лучше для такого вроде бы простого, но на самом-то деле тонкого процесса, чем уединение на лоне природы и примитивное бытие с заботами о топливе для костра, воде для питья и хлебе насущном через охоту, рыбную ловлю и собирательство дикорастущих даров природы. Но нет правил без исключений. Каникулы, последовавшие за рейдом на Орнитерру, у торнадовцев не только завершались, но и начинались с отдыха на Елшанке. Такова была рекомендация врачей, обеспокоенных возможными последствиями воздействия на людей геновируса колибридов и уповавших на универсальную целительность естественного, приближённого к природе и самим истокам происхождения человека житья-бытья. Приглашая на Елшанку Лену, Лобов резонно полагал, что рекомендации, данные врачами Алексею и Климу, в ещё большей мере относятся и к ней самой. Что касается Алексея, то пребывание на Елшанке было для него полезным не только по медицинским соображениям. До недавнего времени Алексей был женат на Марии Розари смуглокожей красавице, работавшей модельером-конструктором верхней одежды в Доме моделей Валдайского мегаполиса. История искренней, но бестолковой любви Алексея и Марии тянулась долгих шесть лет и закончилась в конце концов разрывом. Собственно, и в составе экипажа «Торнадо» Алексей Кронин появился не только по призванию к трудному делу патрульной работы, но и под давлением личных неурядиц в своей запутанной семейной жизни. Но и бегство в дальний космос с Центральной лунной базы, где Алексей работал настройщиком гиперсветовых двигателей, не помогло! Бестолковая любовь с разрывами и примирениями, и то, и другое провоцировала Мария, будто нечаянно встречавшаяся с Алексеем во время его каникул, продолжалась. «Моя Манон», — с грустной улыбкой называл её иногда Алексей именем героини по-своему бессмертного романа аббата Прево.

Трагедия на Орнитерре заставила Алексея по-новому взглянуть на свою личную жизнь. Он решил окончательно порвать с Марией и не встречаться более с ней. Не было на Земле места лучше Елшанки, чтобы это благое намерение окончательно созрело и укрепилось!

Глава 9

Лобов, как и обещал, вернулся на бивак к ужину, на закате солнца. Ужин, по выражению Клима, обещал быть царским. Он успел пройтись по степи с обычным охотничьим ружьём и вернулся с перепёлками.

— В этом году их видимо-невидимо, — сообщил он. — Но я не стал преувеличивать наших аппетитов и взял всего четырех. По одной на брата. И на сестру, конечно, — со смехом поправился Клим. — Перепела на вертеле, царская еда!

Алексей и Лена наловили рыбы: карасей, щучек и большущего судака, прямо на лесной опушке набрали разногрибья, в основном маслят, сыроежек и дождевиков. Иван привёз с собой две бутыли из грубого темно-зеленого стекла, заткнутые фигурными пробками: белой и зеленой. Белая была выточена в форме цветка, а зелёная — в виде змеиной головы с открытой пастью.

— Шампанское, — уважительно сказал Клим, принимая тяжёлые, двухлитровые бутыли и передавая одну из них Кронину. Белое, безградусное. И настоящее! Ты не боишься, командир, что с непривычки мы буянить начнём?

— Подарок космонавтов-ветеранов из Цимлянского пансионата, — пояснил Лобов. — Они не только виноград выращивают, но и бутылки сами делают. И даже пробки.

— Тогда это не шампанское, а цимлянское, — с видом знатока заметил инженер, уважительно взвешивая на руках бутыль с зеленой пробкой.

— Точно ребёнка нянчишь! — при общем смехе заметил Клим.

— Это и есть ребёнок, три годика, — невозмутимо ответил Кронин, проводя пальцем по надписи, глубоко прорезанной на тёмном стекле. — Трехлетняя выдержка! Полагаю, этого ребёночка мы прибережём, на всякий случай, не возражаете?

— А белое выпьем сегодня. — Штурман торжественно поднял воображаемый бокал. — За избавление из лап Орнитерры и встречу здесь, на Земле. За нашу дружбу!

— И за тех, кто на Орнитерре остался, — негромко добавил Иван.

— За всех, — поддержала Лена.

— А это значит, — к некоторому её смущению счёл нужным расшифровать Клим, — что и за того, кто вызволил нас с Орнитерры. Виват Ивану Лобову!

— Почему же только виват? Целых три вивата: от тебя, от меня и от Лены, — флегматично уточнил инженер и обернулся к девушке. — Ты не возражаешь, крестница?

— Не возражаю, — не сразу ответила Лена.

Она привыкла к общению с Иваном, к его доброжелательной, немногословной близости. И эта дружеская близость размыла в её памяти то, что сделал Иван Лобов на Орнитерре. И пожалуй, только сейчас она со всей определённостью поняла, что не будь на свете Лобова, не видать бы ей теперь ни уставшего, расплывшегося под собственной тяжестью солнца на горизонте, ни золотистой речки, ни самого Ивана с его друзьями. Ничего бы этого не было! Не было бы и её самой, как нет теперь на свете Виктора Антонова.