Эффект «домино» - [5]

— Ну и что представляет из себя Леша?

Прежде чем ответить, она призадумалась, пожала плечами:

— Знаете, я его видела всего раз. Столкнулись на улице. Он был с Мариной. Вот тут она мне его представила.

— Фамилию назвала?

— Нет, только имя.

— Ну, а как он выглядит?

— У меня зрительная память плохая, — пожаловалась вдруг Нуждова. — Вот что услышу, слово в слово запомню и надолго, а вот со зрительной памятью слабо. Ну, рост, плечи — все, как полагается. Лицо… Лицо обыкновенное: нос, губы, глаза… — она запнулась и добавила: — злые.

— А Леша не обмолвился о своей профессии?

— Нет. Но позже я узнала от Марины, что он милиционер.

— Выходит, мой коллега, — подытожил я. — Интересно.

— А может быть, он и врал Марине, чтоб придать себе значительности.

— А кто был у вашей подруги до Леши?

— До Леши? — она склонила голову набок. — До Леши был Ловчила. Это я ему такую кличку дала. Весь он был какой-то скользкий, верткий. Говорил складно, но много пустого. По его словам, все у него в жизни гладко, но за счет чего устраивал себе сытую жизнь — особенно не распространялся. Отделывался усмешкой и стандартной фразой: «Ловкость рук и никакого мошенства». Впрочем, однажды в подпитии он открылся, что его кормит игорный бизнес, мол, на рынках дурю заезжих молодцев.

— Опишите его.

— Высокий, подвижный, пальцы такие длинные, как у пианиста, — начала она уверенно и осеклась.

— А лицо, — подсказал я.

— Продолговатое, нос обыкновенный, а вот глаза на месте не стоят, взгляд неуловимый, нельзя определить: говорит он правду или околесицу несет. В общем, незапоминающаяся личность, да и видела-то я его раза три или четыре. Они редко встречались у Марины, чаще он ее к себе приглашал.

— Адресочек, случаем, не знаете? — спросил я в расчете на удачу.

— Он мне, вроде бы, ни к чему был. Со слов Марины знаю: живет он где-то в центре. Хотя постойте, она, кажется, говорила, что у него три квартиры, а где — не могу сказать. Ну, поверьте, — Нуждова приложила руки к груди, — не интересовал он меня ни капельки.

— Но вашу подругу чем-то заинтересовал!

— Только не внешностью и не умом. Марина в другом рассчитывала на него.

— В чем именно?

— Деньги. Думала, их у него много.

— Значит, ожидания не оправдались?

— Если бы оправдались, тогда Леша не появился бы.

— А как вы думаете: Леша и Ловчила друг о друге знали? Может быть, даже и встречались?

— Не знаю.

— У меня есть предложение. Давайте попытаемся составить фотороботы Леши и Ловчилы. Придете завтра к нам в удобное для вас время.

— Не получится, — с ходу отвергла она.

— Почему? — несколько обескураженно вырвалось у меня.

— Я уже говорила: зрительная память неважная. Да и Лешу я видела всего раз. Ну, а Ловчила — вот закрою глаза, пытаюсь его представить, и не могу. Ну, не запомнился он мне ни капельки.

— Имя, фамилию его хотя бы можете назвать?

— Фамилию не знаю, а имя — Иннокентий, Кеша, только не уверена, что это настоящее имя. Одним словом, Ловчила.

Я посмотрел на часы. Прошло уже достаточно времени, и нужно было возвращаться на место трагедии. Для розыска Леши и Кеши имелось мало данных, кроме тех, что один из них — милиционер, а другой вращался где-то в игорном бизнесе, хотя на поверку все это может оказаться ложью.

— И все-таки завтра жду вас у себя, — сменил я тон на приказной и попросил листочек бумаги и ручку.

Написав номер своего рабочего телефона и фамилию, предложил ей собираться.

— Куда? — встревоженно вырвалось у Нуждовой.

— К подруге. Необходимо посмотреть, все ли в квартире на месте.

Она не возразила, лишь прерывисто вздохнула…

Тетку погибшей уже успели доставить. Ее отпаивали в кресле сердечными каплями. Она прижимала обе руки к левой стороне груди и легонько покачивалась. Вместе с туловищем ходила из стороны в сторону и голова с седым пучком волос на затылке. Вошедшая вместе со мной Ольга Нуждова, покосившись в сторону спальни, сразу же бросилась к ней, опустилась возле кресла на колени, и они обе заплакали навзрыд, с причитаниями.

Не выносящий надрывного женского плача, я поморщился и вышел из зала, чтобы переждать в прихожей всплеск трагических эмоций. С женщинами остались Горявский и Макаров. Пока судмедэксперт знакомил меня с предварительными результатами осмотра тела, протяжные тоскливые звуки в зале стихли. Я открыл дверь. Горявский, склонившись над теткой и о чем-то выспрашивая, пытался привлечь ее внимание к себе. Макаров же с Нуждовой находились возле окна. Он что-то пытался втолковать ей, и что самое интересное, его рука лежала на плече молодой особы. При моем появлении Горявский выпрямился, а Макаров убрал с плеча руку и даже отошел на шаг от девицы.

— Ну что? — спросил я.

— Выясняем, — отозвался Макаров, а Горявский, скроив страдальческую мину, помотал головой, намекая этим жестом на невменяемость тетки погибшей.

Пришлось мне склониться над креслом. Женщина медленно подняла голову. В замутненных от слез глазах — боль. Я чувствовал ее состояние, знакомое каждому, кто терял в жизни близкого человека, причем нежданно, но слов для выражения сострадания не мог отыскать. Проникновенных слов. Вот так и скорбим мимоходом, вернее, черствеем с каждым таким случаем, постепенно превращаемся в холодных профессионалов.