Эффект бабочки - [82]

— Точно! — Бросаюсь перечитывать составленный перед нефтяной аферой контракт и ожидаемо не нахожу ничего интересного, — ответственность сторон, взаимные обязательства…

Переписав контракт так, чтобы оставить за скобками некоторые подробности, хватаю такси и еду в Нью-Джерси.

— … можно трактовать и таким образом, что при вашей недееспособности компаньон станет вашим опекуном. Вы закрыли контракт официально?

Адвокат кивает с мрачным удовлетворением, читая всё по моему лицу.

— Как обычно, — саркастически произносит пожилой специалист, — ну что, расписывать ваши дальнейшие телодвижения?

— Д-да.

— Я так понимаю, всё это как бы невзначай? — Киваю мрачно, это надо же так облажаться… Но ситуации это не меняет — психопат Берти или просто сволочь, нацелившийся на деньги бывшего компаньона. Если сволочь, то… всё равно эти деньги он мысленно уже считает своими. Не простит. Не сейчас ударит, так через пять лет или через двадцать пять.

* * *

Дюк Уоррингтон будущее светило юриспруденции, в чём не сомневается ни он сам, ни окружающие. Таланты Дюка в данном случае особой роли не играют, дело в родственных связях. Отец, дед, прадед… несколько поколений Уоррингтонов заседают в Верховном Суде, служат сенаторами и конгрессменами.

Впрочем, нужно отдать ему должное, Дюк по-настоящему хорошо учится и пусть не хватает с неба звёзд, но студент он цепкий и старательный. Немалую роль в понимании законов и законотворчества даёт тот факт, что с детства он слышит разговоры юридического толка, причём не от служащих захудалых адвокатских контор, а от людей, которые эти законы и придумывают.

Единственный (простительный, как по мне) недостаток Дюка заключается в стремлении везде и всюду быть вожаком, Альфой. Вожак из него не самый плохой, альфовость вылезает у него почему-то в виде наставничества.

В социалистической системе из него вышел бы прекрасный вожатый, учитель, а чуть погодя и директор школы. Хм… или парторг.

Парень неглупый и в большинстве случаев его идеи скорее полезны… да и связи, не без того. Формирует устойчивый круг вассалов и младших друзей, обязанных ему чем-то. Настоящий политик.

Просчитать его несложно… политик в определённых ситуациях обязан соответствовать, особенно если ему лично эти ситуации не грозят подвохом.

— Контракты? — Слегка нетрезвый Дюк благодушен и его тянет на благодеяния, — а они у вас есть-то?

— Я в прошлом году бухгалтерскую поддержку обязался оказывать, — поднял руку поднявший тему Марк Ротбер, — с небольшой гостиницей контракт.

— Тащи! — Машет рукой Дюк, — все тащите, у кого что есть! На примере проще пояснять, где вы что налажали сами, где вас обвели вокруг пальца и как можно было сделать лучше.

Зака нет по семейным обстоятельствам и потому некому остановить юридическую вакханалию в доме братства.

— Закрой, — настоятельно говорит Дюк, — едва глянув в мой контракт. Берти и Зак… надо же, это ты тогда с нефтью…

Глянув умными и неожиданно трезвыми глазами, будто заново меня оценил.

— Вот здесь, — ткнул наконец пальцев контракт, — толковать можно двояко. Случись что с тобой, так Зак и Берти станут душеприказчиками… ан нет, только Берти. Надо же…

* * *

Берти, попытавшись вильнуть, закрыл-таки контракт с приклеенной усмешечкой, что усугубило мои подозрения. Подлянки в братстве не прекратились, но приняли характер нормальных студенческих глупостей.

… но знаменитая цитата засела в мозгу. Берти хотел сделать то, что я трактую как деяние более тяжёлое, чем убийство. Запереть в сумасшедшем доме, обречь на мучения, лишить средств. Такое нельзя прощать. Убить?

Задумываюсь всерьёз над проблемами морали, понимаю, что никаких моральных препятствий не вижу. Закон, это да… а мораль закончилась в джунглях, когда я переодевал мертвеца в свою одежду.

Простить подлость могу — отойду в сторонку, дистанцируюсь, сведу общение до минимума… Но нет уверенности, что Берти не продолжит операцию, а значит — никаких сомнений испытывать нельзя. Берти должен умереть.

* * *

Новый, тысяча девятьсот двадцать девятый год принёс проблемы психологического характера. В голову всё время лезли мысли о приближающейся Великой Депрессии. Почему-то казалось, что вот-вот… хотя ведь твёрдо помнил, что тогда она началась в августе двадцать девятого.

Это если не ошиблись Максим с Аркадием Валерьевичем… Да и ситуация могла измениться в корне, бывший чиновник не из тех, кто останется в сторонке при каком-никаком, но знании будущего. Удивительно ещё, что в Нью-Йорке его нет, но сильно подозреваю, что когда-нибудь мы всё-таки встретимся.

Желание заработать по-настоящему большой капитал на Депрессии не пропало — благо, Валерьевич многократно расписал колебания рынка и возможные ходы для наиболее быстрого обогащения. Акции, облигации, дериативы… чинуша, поблёскивая очками и потея от возбуждения, расписывал перед нами воздушные замки, заодно набивая себе цену.

— Рискнуть? — Начал я рассуждать вслух, — или не стоит? Не эксперт всё-таки, да и сколько бабочек мы в процессе подавили, большой вопрос. Одно только явление посланца Махатм могло качнуть весы, теперь-то понимаю.

— Покупать-продавать акции, ориентируясь на здравый смысл и воспоминания Аркадия Валерьевича? — Прикусив губу начинаю вспоминать информацию о Депрессии, полученную НЕ от чиновника-попаданца.