Эффект бабочки - [57]

– А что нам там делать? Обсуждать захватывающие пробы грунта?

Шли недели, я воспринимала раскопки как отдых, а силы истощало свободное время.

Заходя в комнату, Кристер спрашивает:

– Так вот значит, что ты делаешь – сидишь тут и читаешь?

– Да.

Это выражение лица. Кнопка включения тревоги.

– Что-то не так?

– Нет-нет, читать, конечно, не возбраняется, если есть желание.

– Но… ты хотел заняться чем-то другим? Мы можем и что-нибудь другое поделать, если хочешь.

– Нет-нет. Читай.

Я все время наготове. Какой-нибудь пустяк может вылиться в практически неразрешимый конфликт.

В моменты, когда мне никак не понять, в чем заключается мой промах, стоит леденящая тишина, перемежающаяся с моими мольбами и заверениями о том, что я никогда его не оставлю.

«Я люблю тебя».

Три коротких слова. Как легко их выпалить.

Я начала думать, что любовь – это мечта об излишней роскоши, предательски короткий путь к ощущению полноты жизни. Опий, сулящий совершенство, но исподволь разрушающий и требующий взамен за брызги счастья все, чем ты обладаешь.

Когда мы вечерами ложились в постель, я притворялась спящей, хотя его глубокие вздохи и раздраженные движения не давали мне уснуть. Раз в неделю я шла навстречу, пытаясь сохранить подобие спокойствия. Потом подолгу стояла в ванной, рассматривая себя в зеркале.

К сентябрю мои ресурсы были на исходе. Меня не оставляла простуда, спустившаяся на бронхи. И тело, и душа истощились до предела, и сил на исцеление не хватало.

До завершения раскопок оставалось не больше недели. Кристер считал дни, как ребенок перед Рождеством. То, что он, несмотря на громкие заявления о тоске по дому, оставался на Готланде, уже давно приравнялось к великой жертве всех времен. Теперь была моя очередь отойти в тень, предоставив Кристеру возможность для самореализации. Он точно не знал, чем хочет заняться, лишь бы в Стокгольме. Лиллиан ждала с распростертыми объятьями, и мы, конечно же, могли жить в ее квартире.

Когда Свен обратился ко мне с предложением, экспедиция уже начала сворачивать оборудование. Я боялась, что, несмотря на все мои старания, он заметил, что силы у меня на исходе, поэтому предложение было столь неожиданным.

– Три месяца раскопок на Крите, отъезд четвертого октября, смешанная экспедиция шведских и греческих археологов. Я предлагаю тебе должность моего заместителя.

Я ощутила радость. Чистую, неподдельную. И удивилась, что по-прежнему могу испытывать подобные чувства. Возникли новые ожидания. Мне все еще было к чему стремиться. Появилась гордость. Ведь Свен остановил свой выбор именно на мне и моем профессионализме.

Потом я осознала, что это невозможно. И все же. Если объяснить Кристеру, насколько это важно? Между прочим, для нас обоих – археологу не так легко найти работу, а на тот момент именно я обеспечивала нашу пару. Если не считать денег, которые он получал от матери.

Я попросила у Свена двое суток на размышления.

Вечером накануне дня, когда профессор ожидал ответ, мне удалось собрать всю свою смелость и заглушить голос разума. Присев на диване рядом с Кристером, я взяла его за руку, но ад разверзся еще прежде, чем я успела задать свой вопрос.

– Все время только ты, ты и ты! Тебе хоть раз приходило в голову, что в отношениях нас двое?

– Кристер, пожалуйста, не злись. А что, если тебе поехать со мной?

– Не притворяйся дурочкой, ты прекрасно знаешь, что я не могу летать. Ах да, теперь я понимаю. Ты рассказала ему, что я боюсь летать, и этот чертов похотливый козел придумал способ убрать меня с дороги. Уж не думай, что я не замечал, как вы смотрите друг на друга и как он красуется, словно петух, когда ты находишься рядом.

– Да перестань, Свен же мне в отцы годится. Как ты вообще мог о таком подумать?

– Разве возраст имеет значение? Знаю я вас, женщин с комплексом отца, которых возбуждают старики, а тебе-то тем более приятно наконец найти фигуру папаши, достойного восхищения – не то что этот развалюха в роли няньки в Хэгерстене.

Когда я мысленно возвращаюсь к этому моменту, не припомню, чтобы мое пробуждение ото сна воспринималось как нечто драматичное. Возможно, я просто была слишком истощена, чтобы испытать сильное душевное волнение. Помню скорее ощущение эмоциональной опустошенности. И констатацию клинической картины: Моего Кристера больше не существует.

Даже если бы я изменила каждую черту его характера, он все равно не стал бы похож на придуманного мною мужчину, которого я назвала Кристером. Он был иллюзией, продуктом моей фантазии, мечтой, посетившей меня в Лунде без всяких на то оснований. Чтобы убедить окружающих, я показывала вывеску обратной стороной, но мне никого не удалось ввести в заблуждение, кроме себя самой. Моя жизнь строилась на разветвленной сети ложных оправданий, позволявших мне закрывать глаза на правду. Внезапно я ощутила, как из моей собственной души повеяло гнилью.

Пришло время сдаться.

Время признать мое поражение.

Я сказала Кристеру, что собираюсь ехать.

В ту ночь он перепробовал все свои амплуа. Он был отвергнутым любовником, испуганным пятилетним ребенком, рассыпающимся в угрозах повелителем, сговорчивым другом, презирающим обидчиком, лебезящим подхалимом. Он кричал, плакал и молил, но ничто не трогало меня. Внутри царила пустота. Взывать было не к чему.