Ее звали О-Эн - [17]

Дзирохати неотлучно находился при отце до его последнего часа, усердно прислуживая ему во всем. Отец почти все время молчал. Юноша ни словом не обмолвился о бурных переменах, происходящих в клане, о новом курсе правительства. Он хорошо понимал, что это может вызвать негодование его господина.

Над каналом Фунаири, вздымая легкую рябь, проносился вечерний ветер. В лодках, груженных снопами риса, проплывали крестьяне, отталкиваясь шестом, — сидя на открытой веранде, отец провожал их пристальным взглядом. Ветер с полей приносил аромат созревающих злаков.

Прошла осень, наступила зима, становилось все холоднее, и здоровье отца ухудшалось. По ночам сильный кашель не давал сомкнуть глаз, и Дзирохати, терзаясь душой, ухаживал за больным. Пятнадцатого декабря на рассвете внезапно начался жестокий приступ кашля, кровь хлынула горлом, и отец тут же скончался…

Останки решили перенести в родовую усадьбу, у ворот замка Кота, За гробом, который вынесли из опального жилища на Накано, шли родные и вассалы; под вечер процессия добралась до Коти. Однако у ворот замка путь преградила стража, сообщившая, что. проход запрещен, ибо «мертвое тело оскверняет ворота». Стиснув зубы, люди терпеливо свернули на боковую тропинку; сквозь зелень кустов совсем рядом виднелись освещенные окна усадьбы — гроб так и не разрешили пронести в замок.

Пришлось пуститься в обратный путь и снова шагать всю ночь по уже скованной морозом дороге добрых три ри. Люди молча несли гроб. Стоял жестокий декабрьский холод. Среди участников печальной процессии, охваченных негодованием и скорбью, был и Дзирохати — он ни на шаг не отходил от своего господина, так же как и при его жизни.

Похороны отца состоялись семнадцатого декабря в Накано, месте его изгнания, неподалеку от усадьбы семейства Комаки. С мрачного неба падали редкие сухие снежинки, когда похоронное шествие направилось к кладбищу на горе Томияма. В густой темной чаще поставили белый деревянный столбик и с посмертным именем — Кэйсёин Согаку Ниссо (По буддийскому обряду, после смерти человеку дается новое, «посмертное» имя.), и на этом церемония закончилась. Только снег падал и падал с неба.

Скрывшись в снежной мгле, Дзирохати спустился на заросшую травой поляну неподалеку от кладбища.

Выходя из дому, он, словно невзначай, простился с матерью — в действительности то было прощание навеки.

Он тихонько вызвал мать, хлопотавшую на кухне среди служанок, взял у нее короткое кимоно «косодэ», надел его под одежду прямо на тело и попросил чашечку сакэ. С момента смерти господина он еще ни на минуту не сомкнул глаз. Воспользовавшись суматохой, поднявшейся при выносе гроба, он попросил мать тоже пригубить сакэ и долго смотрел на нее в полутемных сенях воспаленными от бессонницы глазами. На груди у него лежало письмо, адресованное одному из друзей.

«Я, недостойный, пользовался бесконечными милостями глубоко почитаемого моего господина и потому был преисполнен желания никогда не покидать его ни в жизни, ни в смерти. Ныне же ничем не смог послужить ему и потому хотел выполнить свое намерение в ту же ночь, как гроб вернули из Коти. Но от душевного расстройства и скорби, видимо, растерялся, за что достоин осмеяния. Теперь господина похоронили, и я нынче же ночью предаю себя смерти.

Хотя господин мой всегда питал отвращение к «смерти вдогонку», считая ее дурным обычаем нашего государства, и говорил, что истинно благородный муж должен ненавидеть этот обычай, я все же осмелюсь нарушить этот его завет. Перед смертью господина, во время его болезни, я один находился при нем неотлучно. Глубина его сердца была поистине безгранична. Чем же отблагодарю я его зa это? Как посмею жить, дорожа сей суетной и быстротечной жизнью, если он мертв? Понимая, что поступок мой противоречит воле господина, я, недостойный, все же решил не расставаться с ним даже в смерти, а посему нынче же лишу себя жизни.

Но опасаясь сим поступком навлечь на себя немалый гнев покойного господина и в оправдание моего преступления (ибо известно мне, что в нынешнее время «смерть вдогонку» запрещена законами нашего государства), составил я сие неумелое послание. Желание отблагодарить моего господина за его милости — вот единственная причина, побудившая меня уйти из жизни. Прошу понять меня и простить. Такова моя просьба, в чем и ставлю собственноручную подпись».

Суровый приказ о посмертной каре отца — уничтожение дома Нонака с конфискацией всех владений и ссылкой его сыновей и дочерей в Сукумо — был вручен семье Нонака в следующем году третьего марта, в день весеннего Праздника кукол (3 марта в Японии справляют так называемый Праздник кукол — народный праздник, связанный со множеством красочных, веселых обрядов.).

Точно так расправлялись власти с семьями и имуществом опальных князей. Но подобное наказание постигало только бунтовщиков, вот почему у многих зародилось сомнение — уж и впрямь, не замышлял ли отец мятеж?

Старший сын Сэйсити шестнадцати лет, третий сын Кисиро восьми лет, я — четырех лет, младший сын Тэйсиро пяти месяцев и наша мать Киса Икэ… Второй сын Кинроку с матерью Кати Кобун… Старшая дочь Енэ восемнадцати лет с матерью Яна… Вторая дочь Кан семи лет и младшая дочь Сё трех лет с матерью Цума Минобэ. В заточение отправили восьмерых детей и их матерей.