Её запретный рыцарь - [9]

Дюмэн первым заметил, что Лиля берет букеты домой. У французов на эти дела всегда был зоркий глаз Он за ней понаблюдал и обнаружил, что такую любовь к цветам она проявляет только по субботам.

Ревности это у Дюмэна не вызвало. Само по себе то, что Лиля отдавала предпочтение розам Ноултона, его не беспокоило. Но как Ноултон добился такого к себе отношения? Дюмэну было ясно, что парень должен был что-то сказать или сделать, чтобы привлечь к себе внимание.

Конечно, Дюмэн ошибался. Девушка отдала сердце не каким-то словам или делам мужчины, а ему самому. Никакого предательства со стороны Ноултона по отношению к Странным Рыцарям не было и в помине. И его нельзя было обвинить в том, что Купидон в тот день хорошенько наточил стрелы.

Наконец, когда Лиля четвертую субботу подряд осторожно завернула букет в газету и вышла с ним из отеля, Дюмэн больше не мог себя сдерживать и окликнул Ноултона, который в это время болтал с красоткой из табачного ларька.

Ноултон подошел к диванчику в излюбленном закутке Рыцарей.

— Надо говорить, — сказал Дюмэн.

— Валяй!

— Об этих розах.

— Розах?

— Да. Розах для мадемуазель Уильямс.

— А что такое?

Дюмэн махнул рукой в сторону стола Лили:

— Смотри. Ваза пустая.

— Ну да, — сказал Ноултон. — Я и думаю — вот забавно.

— Ошень забавно, — саркастически заметил француз. — И куда же пропадали цветы?

— Не имею представления.

— Ты хошешь сказать, что не знаешь?

— Не знаю.

Дюмэн посмотрел на него с недоверием.

— Ну тогда я тебе скажу, — наконец произнес он. — Мадемуазель Уильямс переносила их домой.

Казалось, Ноултон удивился.

— Мисс Уильямс забрала их домой? — переспросил он.

— Да.

— Ну так они же ее, что тут такого? Разве она не может делать с ними все, что хочет? Зачем меня из-за этого беспокоить?

— Затем, что она улыбается тебе так, как никому из нас, — со значением пояснил Дюмэн.

— Да? Именно мне?

— Она уносит домой только твои розы. Она делаль так уже целый месяц. А что это знашит? Это знашит, что ты предаватель… э-э… предатель. Это знашит, что ты нам делаешь нос.

— Водишь нас за нос, — автоматически поправил француза Ноултон.

— Водишь за нос. Это значит, что ты стараешься делать на мадемуазель Уильямс впешатление, и боюсь, тебе это удается.

Ноултон был задет за живое. Кровь бросилась ему в лицо, он словно лишился дара речи. Не оттого ли, что он получил доказательство интереса к нему со стороны мисс Уильямс и у него от этого сладко защемило сердце?

Вдруг он улыбнулся с облегчением, словно его осенила какая-то догадка.

— Дюмэн, — сказал он, — ты хороший парень, но тебе не все хорошо удается. Одно дело — шутки шутить, и другое — выдумывать невесть что. Я был бы без ума от счастья, если бы мисс Уильямс выделяла меня так, как ты это изображаешь. Но на самом деле все гораздо проще.

— Ну?

— Каждый вечер, — продолжил Ноултон, — розы мисс Уильямс кто-то уносит, и ими украшают вестибюль отеля. По ее просьбе, как ты знаешь. Но в воскресенье у нее выходной, и ей хочется, чтобы цветы были рядом с ней. Поэтому она берет их с собой домой. Вот в чем дело. Она понятия не имеет, кто их ей приносит.

Маленькое круглое лицо Дюмэна осветилось радостью.

— Тошно! — воскликнул он, что, как догадался Ноултон, означало «точно». — Какая я задница! Прости меня, Ноултон. Так ты ей не нравишься?

— Боюсь, что нет, — улыбнулся Ноултон, но без особого веселья.

— И ты никогда не пыталься…

— Дружище, — прервал его Ноултон, — став одним из Странных Рыцарей, я действую только как ее защитник.

Тут явился Дрискол, и их беседа прервалась. Ноултон подошел к табачному ларьку, купил сигареты, закурил одну, а остальные переложил из пачки в кожаный портсигар с серебряной отделкой. Он прошел мимо стола Лили, остановился у ряда кресел и поздоровался с Гарри Дженнингсом и Билли Шерманом.

Дженнингс обменялся с ним парой ничего не значащих фраз. Шерман в это время хранил молчание.

Потом, взглянув на часы и сославшись на дела, Ноултон вышел из отеля на Бродвей.

Не успел он скрыться из виду, как Шерман вскочил, выбежал через боковую дверь и пристроился за ним в двадцати шагах.

На Бродвее было многолюдно, и Шерману пришлось уменьшить дистанцию, чтобы не потерять своего визави.

Ноултон шагал широко и свободно, не оглядываясь, походкой человека, которому нечего стыдиться и бояться.

Ему то и дело приходилось делать зигзаги в толпе, а Шерман в эти моменты старался укрыться за чьей-нибудь спиной.

На Мэдисон-сквер Ноултон резко остановился и стал смотреть налево-направо. Принимая во внимание густой поток машин, это было вполне естественно. Шерман тут же нырнул за стоявшее у тротуара такси, будучи уверенным, что остался незамеченным. Выбрав подходящий момент, Ноултон пересек площадь и продолжил идти по Бродвею.

На Двадцать восьмой улице он вдруг замедлил шаг, повернулся и исчез за вращающейся дверью кафе.

Шерман приблизился и остановился как вкопанный.

«Если бы я только решился войти! — думал он. — Можно поставить на кон десять долларов, что я бы узнал, с кем он там встречается. И все бы стало ясно. Но в любом случае они могут выйти вместе».

Он нырнул в ближайшую подворотню и стал ждать.

Ноултон вышел через несколько минут. Один. У Шермана перехватило дыхание, он хотел было вернуться, но махнул рукой и решил продолжить слежку, пока не выяснится что-то определенное.