Ее старшеклассники - [18]
— Выдумываешь! Сами же просили тракториста освещать нам дорогу. А шум мотора скорее напоминает уборку урожая, — возражает реалистка Томочка.
— Нет. И есть очень хочется, и замёрзли до посинения, и идём неизвестно, куда. — закутанная в платок Наташа печально тянет слова. — Чётко Лиза сказала, мороз по коже, когда в двух шагах за спиной рычит и светит эта громадина.
Все включились в разговор, поднялся шум, зазвенел смех. Елена Владимировна с облегчением подумала, что беда миновала.
Переночевав в клубе, все отправились в деревню на поиски старожилов. К обеду выяснилось, что самые знающие краеведы — словоохотливые старушки. Они не только рассказали о своём детстве, далёкой дореволюционной поре, но и одарили туристов такой домашней утварью, что позавидовал бы любой этнографический музей.
После обеда все отдыхали.
— Личное время! Личное время! — приплясывая, напевала Наташа и знаками призывала Елену Владимировну обратить внимание на Женю. Туристы занялись своими делами: кто чинил одежду, кто слушал транзистор, а девочки, собравшись плотной стайкой, шопотом обсуждали какой-то секретный вопрос. Женя, как всегда, собранный, аккуратный, сидел возле отлично уложенного рюкзака, уставясь в одну точку, механически постукивал складным ножичком по лавке.("Почему ему плохо? Нелады с Лизой? Игорь нарушил общее спокойствие? Роковой треугольник? Как помочь им?")
Елена Владимировна подошла к сумрачно взглянувшего на неё Жене, легонько провела рукой по рукаву куртки:
— Прогуляемся?
На улице паренёк протянул женщине довольно мятый листок бумаги, вырванный из записной книжки.
— Дежурили с Лизой, обувь сушили ночью, все спали, а мы переписывались.
Учительница прочла:
— "Лизонька, что с тобой? Ты какая-то чужая. Откройся!
— Сама не знаю. Себя не пойму. Раньше мне всегда хорошо с тобой было, а сейчас ты кажешься мне каким-то…пресным.
— Я люблю тебя!
— Да, но всё равно, мне иногда хочется встретить человека, который мной командовал бы, заставляя по-своему делать. Почему-то хочется подчиняться, а не управлять.
— Я как начальствующее лицо тебя не устраиваю?
— Ты только вначале был таким. А сейчас ручной какой-то. Говорю, пресный.
— Острых ощущений захотелось?
— Да! Хотя бы! И вообще, оставь меня в покое, если не понимаешь, когда тебе душу открывают.
— Лизок!
— Отстань."
На этом переписка заканчивалась.
Посмотрев на осунувшегося, измученного Женю, Елена Владимировна предложила ему проанализировать отношения с Лизонькой. Разговор оказался трудным. Воспитательница старалась доказать несговорчивому пареньку, что психология мальчиков и девочек очень различна, потому порой мотивы поступков одного могут показаться другому бессмысленными.
— Я понимаю, Елена Владимировна, но никак не могу это всё приложить к Лизе. Она так не похожа на своенравных девиц, которых полным-полно у нас во дворце спорта.
— Нет, Теплова не своенравная, но чисто женские качества присущи и ей тоже. Тебе, думается, читать надо больше, особенно классику, нашу и зарубежную…
— Думаете, всё ещё можно исправить? И дружбу надо беречь? Даже строить, вы считаете? Никогда об этом не думал. Был убеждён, у всех само собой всё складывается.
— Если бы…
— Я подумаю обо всём, Елена Владимировна. Спасибо.
Когда полузамёрзшие собеседники явились в клуб, их встретили вопросительными взглядами, но никто не проронил ни слова, только Игорь и Лиза невольно переглянулись.
Уже спускался вечер, когда отряд тронулся в путь, намереваясь сделать подъём на гору. Ночь окутала поле, прикрылагору, и только на вершине её сиял огнями бывший монастырь, теперешний санаторий. Поъём был не из лёгких, все порядком намучились, потому, достигнув вершины, туристы почувствовали себя счастливыми. Молча стояли на горе. Снежное покрывало старательно прятало обрывы, скрывало повалившиеся деревья, лес поражал своей стройностью, ликующей, торжественной красотой. Чёткий силуэт монастырского купола с тонкой стрелой устремлённого вверх шпиля и льющийся из окон свет подчёркивали гордое величие природы.
— Какая красотища первозданная! И не верится, что двадцатый век на исходе! — философски произнёс Игорь, глядя в синие восхищённые глаза Лизоньки.
Снова шумит, волнуется школа, звенит ещё не забытыми впечатлениями промелькнувших зимних каникул.
В большую перемену и после уроков коридоры пустуют: все ребята устремляются в актовый зал, где оформлена выставка "Туристские каникулы". Наибольшее оживление — у стендов девятого "б". Находчивые "бешники" все фотографии сопроводили юмористическими комментариями, ухитрились изготовить экспозицию кореньев "Колдуны зимнего леса", выставили коллекцию "Туристы на привале" с самодельными кружками, ложками и даже образцами костров, используемых в разное время года.
В субботу, после занятий, в актовом зале начался слёт туристов. Елена Владимировна со своими ребятами устроилась в седьмом ряду. ("Лизы нет. У неё сегодня музыка. Любит Шопена. Необычно для молоденькой девчонки…А Женя уже чувствует себя одиноким. Что-то онегинское в нём появилось. Игорь…Как артистичен. Какая элегантность в нём проявляется. Чудеса! Ох, доканают они меня своей любовью.")
Любите ли вы импрессионизм, господа? Это чудное течение в живописи, когда художник скорее говорит о настроениях, погоде, видениях, чем о реальных фактах или событиях. Оно как нельзя более подходит к ощущениям сегодняшнего дня. Потому хотелось бы в том же стиле строить своё повествование. Читатель наш досыта насладился детективами "всех времён и народов", тем более, что последнее время появилось множество очень слабых, примитивных, нередко даже безграмотных произведений. Хочется найти единомышленников, которых тоже интересовали бы вопросы, поставленные в повести, написанной зачастую в любимом импрессионистском стиле.Очень верится в вашу снисходительность, господа.
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
Политический заключенный Геннадий Чайкенфегель выходит на свободу после десяти лет пребывания в тюрьме. Он полон надежд на новую жизнь, на новое будущее, однако вскоре ему предстоит понять, что за прошедшие годы мир кардинально переменился и что никто не помнит тех жертв, на которые ему пришлось пойти ради спасения этого нового мира…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.