Её единственная страсть - [9]

В ее голосе звучало что-то такое, чего ни Бен, ни Орландо раньше ни разу не слышали. Была ли то печаль, сожаление, даже жалость к себе? Бен мог бы понять любое из этих чувств, зная, какая жизнь была у нее с Гидеоном. Но нет. В голосе этой страстной женщины не было ничего подобного, – лишь полное, холодное равнодушие. И впервые за все годы их знакомства он понял, что Дендре не испытывала иллюзий по поводу своих отношений с Гидеоном. Каждый день, каждый час жизни с ним Дендре сознательно закрывала глаза на ту битву, которую вела с мужем, – на свою беззаветную любовь к нему и его тиранию. Теперь приближался кризис, и Бен понимал, что ничем не может помочь. Настало время расстаться с ней.

Он взял руку Дендре и поцеловал.

– Думаю, не такой уж наивной. Может быть, это наивность по расчету. Большинство из нас склонны закрывать глаза на некоторые вещи, чтобы облегчить свое положение. Кстати, там Беттлзы – мне нужно поговорить с ними. Ты извинишь меня? Приезжай, когда сможешь, пообедаем вместе, – сказал Бен и отошел.

Орландо тоже обратил внимание на странность поведения сестры: отстраненность от мужа в такой день, тон, неожиданное горькое признание в собственной наивности. Орландо, весьма умный человек и к тому же врач, в течение многих лет не раз пытался намекнуть сестре, что всепоглощающая любовь и полное подчинение – не лучший способ строить отношения с мужем, что, любя его, она должна найти способ управлять Гидеоном. Но Дендре всегда пропускала мимо ушей его намеки, она была слишком поглощена своей страстью, слишком увлечена фантазией о себе как о миссис Дендре Пейленберг, жене одного из величайших художников современности.

– Дендре, происходит что-то такое, о чем мне следует знать? – осторожно спросил Орландо.

– Думаю, ты знаешь об этом. Мне кажется, об этом знает весь мир. Жена всегда узнает последней, – отозвалась она.

– Давай отойдем вон туда, подальше от толпы. – предложил он.

Ведя сестру к скамье у самого входа в музей, Орландо заметил, что мужчины обращают внимание на Дендре, и увидел в ней чувственную, но очень сдержанную женщину. Он впервые увидел Дендре такой. Его это потрясло. Он привык видеть в сестре любящую, неизменную кормилицу семьи, поглощенную любовью к мужу, несмотря на его многочисленные измены и временами деспотическое поведение. Орландо считал ее гордой женщиной, способной вытерпеть все, что причинял ей Гидеон, потому что Дендре верила: для мужа она дороже всех любовниц. Сколько раз она говорила брату об этом? Он невольно задался вопросом, верит ли она в это до сих пор.

Сев на скамью, Дендре повернулась к брату и спросила:

– Ты всегда знал, ведь так?

– Что знал, Дендре?

– Что он любит меня не так, как я его. Что относится к нашему браку не так, как я.

– В течение всей твоей жизни с ним я пытался втолковать тебе это, моя дорогая, – проговорил Орландо и утешающе взял ее за руку. – Но почему ты вспомнила об этом сейчас, на этом блестящем торжестве? Думаю, здесь совсем не время и не место.

– Потому что сегодня вечером, когда Гидеон пошел получать орден Почета, я впервые поняла, что он никогда не любил меня больше других. Что наш брак для него не более чем удобное соглашение.

– Я назвал бы это иначе и в другое время назову.

– Нет, Орландо, сейчас. Я хочу знать, хочу понять, что было между нами, пока Гидеон не покинул меня ради Эдер.

– Дендре! Ты уверена, что он это сделает?

– Чую нутром. Ну и что бы ты об этом сказал? О нашем браке, ставшем моей жизнью, который подходит к концу?

Орландо не видел смысла уходить от ответа. Наконец-то сестра готова была слушать и услышать, посмотреть и увидеть.

– Дендре, с твоей стороны самонадеянно думать, что муж должен любить жену так же, как она его. Скорее самонадеянно, чем наивно, моя родная. Здесь предъявляет требование эго, а не сердце. Очень редко мужья и жены любят друг друга одинаково. Не принимай ничего поспешного в отношении Гидеона и вашего брака. Ты утверждаешь, что поняла теперь, что представлял собой ваш союз. Я в этом не уверен.

Дендре попыталась заговорить, но Орландо перебил ее:

– Пожалуйста, дай мне закончить. Нет никакого сомнения в том, что Гидеон любит тебя. В том, что он счастлив в браке, я тоже не сомневаюсь. Но… насколько он любит эти два аспекта своей жизни, настолько же ненавидит их. У Гидеона и к тебе, и к браку двойственное отношение: любовь – ненависть. Так было всегда. И если дашь себе труд подумать над этим, ты поймешь, что сама всегда это знала.

– Люди так думают? – спросила она с ноткой удивления в голосе.

– Кое-кто – возможно, но я не думаю, что все это знают. Гидеон неплохо скрывает свои чувства. Или, что существеннее, твое поведение всегда гарантировало, что кое-чего ты не понимаешь, и ты постаралась, чтобы этого не понял никто другой.

– Неужели я настолько умна?

– Ты жила его жизнью… Охваченные одержимостью люди очень умны, изобретательны, поскольку хотят сохранять мир своих фантазий.

Мне никогда не приходило в голову, что Гидеон ненавидит меня и наш брак настолько же, насколько любит. То есть пока сегодня вечером у меня не открылись глаза, когда он поднялся со стула, чтобы отойти от меня. Я поняла это, когда он отвернулся от меня, принимая аплодисменты. Я ждала, что он выразит мне благодарность с трибуны, скажет хотя бы одно слово, чтобы его услышал весь мир. Нет. Нет, и все тут. В определенном смысле это самый жестокий удар, какой муж нанес мне. Гидеон радовался своему триумфу. Он и сейчас сияет такой любовью и страстью, каких никогда не питал ко мне. Он испытывал сильные чувства к себе самому, своей работе, своим дочерям, к Эдер, но не ко мне. Почему?