Эдуард Стрельцов. Воля к жизни - [58]

К тому же, как рассказал об этом сам Валентин Козьмич, «цепная реакция идет с поразительной быстротой». И вот уже торпедовский тренер В.П. Марьенко стал осторожно намекать Иванову на целесообразность перехода в тренеры, на то, что о лучшем помощнике Марьенко и мечтать бы не мог. Конечно, это не могло не отразиться на игре Иванова и на его настроении. В начале чемпионата 1966 г. 2 мая в игре с куйбышевскими «Крыльями Советов» он стал автором двух голов. Больше мячей он уже не забивал. Из тридцати шести игр он участвовал только в одиннадцати. Все это время «мучился, колебался, раздваивался, терзался сомнениями». Ему казалось, что тренеры смотрят на него враждебно. Под этими взглядами необходимая уверенность исчезала, он начинал играть со срывами; все, что раньше давалось легко, перестало получаться вообще. И вдруг, как следствие, против него восстали болельщики. Можно только представить, что он чувствовал, когда слышал с трибун свист и крики: «Иванова с поля!», «Пора на пенсию!». И тогда он окончательно решил уйти. Ему устроили грандиозные проводы: команда несла своего капитана на плечах, болельщики после всех нападок рукоплескали, сыпались подарки. Но несмотря на утешение, он не мог не сознавать, что прощание могло бы состояться много позднее.

НА КОМАНДНОЙ ФОТОГРАФИИ 1965 Г. СТРЕЛЬЦОВ СТОИТ В ВЕРХНЕМ РЯДУ – ПОЛЫСЕВШИЙ, ПОГРУЗНЕВШИЙ, ВЫГЛЯДЯЩИЙ ЛЕТ НА ДЕСЯТЬ СТАРШЕ СВОЕГО ВОЗРАСТА, НО СЧАСТЛИВО УЛЫБАЮЩИЙСЯ.

По итогам года «Торпедо» оказалось на 6-м месте. Стоит отметить, что в сезоне 1966 г. Эдуард Анатольевич окончательно стал самим собой в футболе. Если, присматриваясь и наслаждаясь возвращением в 1965 г., он вел себя смирно и законопослушно, то в 1966-м получил несколько предупреждений и даже удаление с последующей дисквалификацией. 4 июля во время игры с московским «Локомотивом» в «Лужниках» он сподобился красной карточки за умышленный удар игрока противника по ногам. В журнале «Футбол» О.С. Кучеренко написал тогда: «…Был удален Стрельцов, который в последнее время часто допускает «вольности». Одно складывается с другим. Неудачи коллектива, ошибки партнеров и даже «мелочи» сначала вызывают просто раздражение, потом раздражение переносится на соперников и судей, и, наконец, футболист совершает неэтичный поступок. Большой спортсмен так никогда не сделает». Следующую игру – с ленинградским «Зенитом» – Стрельцов пропустил.

Но самое яркое событие того сезона ждало команду в конце сентября. Поскольку «Торпедо» стало чемпионом СССР в 1965 г., в 1966-м команде предстояло участие в Кубке европейских чемпионов (Лига чемпионов УЕФА с 1992 г.). Играть предстояло с итальянским «Интернационале» – одной из сильнейших европейских команд. Но на Стрельцова пока что власти страны посматривали с подозрением, вернее – выпускать его за границу побаивались. Когда сегодняшние поклонники Стрельцова возмущаются этой несправедливостью, они либо не знают, либо делают вид, что не знают, по какой причине осторожничали советские чиновники. Мы уже выяснили, что в те годы любой повод мог быть использован в холодной войне. На всякий случай напомним, что, например, в Директиве Совета национальной безопасности США № 20/1 от 18 августа 1948 г. говорилось, что «наша конечная цель в отношении Советского Союза – война и свержение силой Советской власти <…> Речь идет прежде всего о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне его пределов». А в Директиве № 4/А от 14 декабря 1947 г., возложившей ведение психологической войны на ЦРУ, отмечалось, что психологическая война – это «ведение пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением лиц без гражданства, изменников и поддержка политических партий; квазивоенные методы, включая помощь повстанцам и саботаж; экономические действия, связанные с валютными операциями…».

Это сегодня можно отмахнуться от всех директив, а для тех лет это была реальность, в соответствии с которой и выстраивалась политика государства. Никто не станет утверждать, что политика эта, как равно и политика любого другого государства, была безупречной. Но нам сейчас важно не судить, а понять: почему что-то происходило так, а не иначе. В тех условиях появление Стрельцова за границей могло вызвать, что называется, нездоровый ажиотаж. Во-первых, могла бы отреагировать пропагандистская машина, начав распространять информацию, что в Союзе некому играть, кроме уголовников. Во-вторых, что более вероятно, Стрельцову могли очень настойчиво предложить остаться на Западе, чтобы затем та же пропагандистская машина подхватила лозунг «Он выбрал свободу», представив обиженного Советами спортсмена как очередного пострадавшего от произвола тоталитаризма. Конечно, был бы скандал, и, конечно, отвечать бы пришлось тем, кто выпустил его за границу.

А.И. Вольский вспоминал, что вопрос о поездке Стрельцова решался на заседании бюро Московского горкома партии. Мнения разделились, а страсти накалились. Дошло до крика, но все-таки решение было найдено. Сошлись на том, что Вольский возглавит команду в поездке, а Стрельцов поступает под его ответственность. И если Стрельцов сбежит или что-то натворит, отвечать будет Вольский. Но самому Аркадию Ивановичу эта идея не очень понравилась. Он отказался. Когда же обо всем узнал завод, то Вольского дружно осудили. Директор ЗИЛа П.Д. Бородин заявил, что не узнает Вольского. «Ты всегда такой решительный, – сказал директор, – а тут сдрейфил». Аркадий Иванович вспоминал, что слово «сдрейфил» все и решило. Почему-то не захотел Вольский быть «сдрейфившим» и дал свое согласие опекать Стрельцова. Через два дня они улетели в Милан. Вторая жена Стрельцова Раиса рассказывала впоследствии с чьих-то слов, что, «когда самолет оторвался от шереметьевской бетонки и начал набирать высоту, Эдик заплакал…».