Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени - [84]
Итак, путь у человека на Земле один — вступление в государство путем общественного договора. Гоббс (в главе 16) подробно прописывает юридическую суть этого договора, в котором множество (multitude>) преобразуется в единство. При этом каждый член общества уполномочивает («авторизует») общего представителя представлять его волю, передавая ему все свои естественные права (кроме неотчуждаемого права на жизнь). У общества появляется одно лицо (как на обложке Левиафана). Именно благодаря своему представителю оно и становится «реальным единством», то есть не просто юридической формальностью, но материальным воплощением общества в личности. Так возникает государство {state). «Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой»[15]. Поскольку бессмертный Бог далеко, человек создает себе Бога рукотворного.
Гоббс предпочитает этот термин старому обозначению res publica, хотя использует и последний тоже (в английском переводе, commonwealth). Государство неотделимо от личности суверена, но и государство, и суверен понимаются как абстрактный институт. Не важно, кто именно олицетворяет государство, но важно, что кто — то это делает.
Гоббс — один из родоначальников современного понятия общественного договора. Тут надо уточнить, в чем заключается его версия договора, так как по этому поводу тоже распространены ошибки. Во — первых, договор заключает каждый человек с каждым. Никто не заключает его с сувереном. Поэтому суверен не связан никаким договором, а остается, единственный, в естественном состоянии. Его власть абсолютна, и это — условие жизнеспособности общества. Во — вторых, Гоббс не предлагает никому в действительности заключать общественный договор. Договор — это юридическая конструкция, которая служит обоснованием существующей власти и объяснением, почему ей надо подчиняться. Хотя Гоббс и отмечает, что естественное состояние фактически существует в Америке и действует в международном праве[16], он далек от того, чтобы считать свой договор историческим фактом. Договор — прежде всего юридическая, трансцендентальная фикция, идея: то, что должно было бы быть, даже если реально не имело места.
Итак, государство сформировано. Это — абсолютистское государство, хотя оно необязательно управляется монархом. Суверен в принципе может быть и группой людей, и всем народом — но монархия, по мнению Гоббса, предпочтительнее (глава 19). Прав у подданных в этом государстве нет, но если оно хочет предать одного из подданных смерти, то он волен спасать свою жизнь как может: ведь он и вступал в общественный договор, чтобы спастись от преждевременной смерти, а раз это не получилось, то договор силы не имеет[17]. Но суверен имеет полное право преследовать такого человека, потому что он вообще имеет право на все. У него есть, пишет Гоббс, обязанности, но это обязанности перед Богом, а не перед людьми, и сводятся они к рассудочному эгоистическому расчету о том, как сохранить и приумножить свою власть — благо для суверена, а значит, автоматически, благо для подданных. Свобода в Гоббсовом государстве — это молчание законов (глава 21). То, что не оговорено сувереном в законе, делать можно, разрешено. Но никаких конституционных свобод быть не может. При этом Гоббс дает суверену вполне либеральные рекомендации: абсолютной властью не следует злоупотреблять, а предоставлять подданным заниматься своими делами, например «покупать и продавать и иным образом заключать договоры друг с другом, выбирать свое местопребывание, пищу, образ жизни, наставлять детей по своему усмотрению и так далее». Удивительно, но Гоббс предполагает, что его суверен не будет вмешиваться во все эти важнейшие области, которые потом стали называться «частной сферой».
Важным является Гоббсово определение закона, или права (по — английски это одно и то же). Право, говорит Гоббс, это «приказание лица, адресованное тому, кто раньше обязался повиноваться этому лицу». Гражданское право — это то, что приказывает государство. Все! Гоббс, вслед за Фрэнсисом Бэконом, отметает стоическо — томистское естественное право, а также средневековое обычное право (основанное на прецедентах) и выводит все право из приказа суверена. Он переносит на государство номиналистический подход к праву. Право, как система общих идей, не может быть естественным. Соответственно в номинализме воля Бога — законодателя не может быть сама скована правом или законом. Аналогично, у Гоббса, суверен не подчинен собственным гражданским законам (ведь он дает и отменяет их сам)[18]. Это законодательная власть, которая сама как бы находится вне закона. Если заострить парадокс, то можно сказать, что вне закона находится сам закон, как инстанция и как феномен[19].
Гоббс делает это не из цинизма и не из любви к деспотизму, а из желания прекратить бесконечные правовые конфликты и внести в право ясность. Пока мы верим в непосредственно действующее естественное право (как мы сегодня верим в права человека), мы будем бесконечно воевать за определение этого права. Что кажется естественным мне, не кажется естественным тебе. Настоящий естественный закон, у Гоббса, требует полного подчинения суверену и исходящему от него гражданскому праву. Суверен не только разрешает бытовые споры и судит преступников: он играет фундаментальную эпистемологическую роль, дает определения вещам и решает, что будет добром, а что злом. Мотивы отказа от естественного права у Гоббса примерно те же, как те, что в XX веке заставили Вебера и Шмитта столь яростно бороться за отделение политики от морали.
