Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени - [81]
Теперь перейдем к тексту трактата.
Прежде всего надо держать в голове его структуру.
— Посвящение
— Вступление
— О человеке
— О государстве
— О Христианском государстве
— О Царстве тьмы.
Из этого оглавления еще не очевидно главное, а именно геометрическая структура рассуждения, принятая Гоббсом в «Левиафане». Она геометрична в том смысле, что соответствует методу геометрического трактата Евклида «Начала» — последовательной дедукции. Каждая новая глава строится на понятиях, определенных в предыдущей: ни одного понятия без определения. Адам, как подчеркивает Гоббс[4], знал очень мало слов. Подобно ему, Гоббс начинает с нескольких самых простых терминов и самоочевидных положений, чтобы потом вывести из них дедуктивно все богатство человеческого знания.
Самые важные принципы теории Гоббса можно найти уже в посвящении и вступлении.
В посвящении «Левиафана» лорду Фрэнсису Годольфину, желая отвести обвинения в партийных пристрастиях, Гоббс уточняет: «[я] говорю не о людях у власти, а (абстрактно) о седалище власти (подобно тем простодушным и беспристрастным существам в римском Капитолии, которые своим шумом спасли тех, кто находился в нем, не потому, что это были именно данные лица, а лишь потому, что они были там)…»[5].
Гоббс сравнивает своего абсолютного властителя с гусями, которые спасли Рим, не потому что это были какие — то особые, талантливые или высокородные гуси, а потому что они оказались в нужное время в нужном месте. Подобно тому, теория Гоббса легитимирует само наличие сильной государственной власти, и ему неважно, Кромвель это или Карл II (Кромвель, видимо, предпочтительнее, потому что он уже занимает нужную позицию). Государство — это машина, и государь в ней — не более чем незаменимый винтик (позднее мы найдем, как ни странно, переклички с этой точкой зрения у Гегеля, а гуси Гоббса вполне сочетаются с гегелевским требованием «природного» фактора на вершине государственной власти).
К развитию технической аналогии Гоббс и переходит сразу во Введении-. «Левиафан» — это автомат, созданный человеческим искусством по образцу и подобию человеческого тела. Это одновременно и механический, и органический феномен, а точнее, реконструкция органического «политического тела», корпорации (в средневековом духе!) при помощи новых, механико — техничес — ких средств. Вообще, техника у Гоббса не просто довесок к природе, а способ завершить природу и позволить ей существовать по — настоящему (так, ниже мы увидим, что естественные законы, кроме первого и второго, работают только в государстве, а не в естественном состоянии). И в этом он следует высокой метафизической традиции, а именно Аристотелю, для которого искусство (техне) есть не дополнение, но завершение и актуализация природы.
Далее Гоббс объясняет свой метод, а точнее, его эпистемологические основания. Откуда приобретается знание о человеке и государстве? Во — первых, чтобы его приобрести, нужно читать не книги, а людей. Но людей, в свою очередь, невозможно читать без того, чтобы «читать самого себя». Итак, отвергается схоластическое книжное знание, но отвергается не в пользу эмпирического наблюдения природы, а в пользу создания новой системы знания, которая рождается с нуля и исходит из элементарной интроспекции. Интроспекция должна принести нам, по аналогии, и знание о других людях. А правителю и учителю правителя — знание о человеческом роде. Казалось бы, все ясно. Заметим, впрочем, что вряд ли таким путем удастся добыть знания об отношениях людей друг к другу… Зато об этих отношениях Гоббс нам ясно говорит, в этом же абзаце, что они заключаются во взаимном сравнении. Если я вычитываю в себе знание о том, что происходит в душе друг друга, то другой, скорее всего, занимается тем же самым, и эта зеркальная картина рискует обернуться гонкой соперничества и недоверия… Но об этом ниже.
Пока Гоббс честно пытается провести нас путем интроспекции по восходящей и начинает с теории познания. Познание начинается с ощущений, продолжается в представлениях, в их ассоциации. А затем возникает речь, которая впервые только и позволяет проводить абстрактные рассуждения, относящиеся ко всему человеческому роду. Стоп! Речь — это, очевидно, социальный феномен. Она служит для общения людей[6] и требует точных определений. На основе речи возникает рассуждение, в котором неизбежны ошибки, поэтому «при возникновении спора по поводу какого — то мнения спорящие стороны должны добровольно согласиться между собой считать правильным мнение какого — либо арбитра или судьи».
Гоббс полностью верен здесь тому направлению средневековой схоластической философии, которое называется «номинализмом» и учит, что реальны только единичные предметы, а общие сущности появляются только в речи[7]. «Универсалии», то есть родовые сущности, это
