— Где же вы были, барыня! Пожалуйте скорее домой.
— Что-нибудь случилось?
— Несчастье, барыня-голубушка! Я без вас голову потеряла… Барина трамваем задавило, теперь, слава богу, в себя пришли, а то никого не узнавали.
Я рассказываю сущую правду, читатель, а потому должна сообщить здесь о маленькой подробности, убийственной для моей героини. Услышав Дунькины слова, она в первую минуту подумала с облегчением: вот и предлог, чтоб отказаться от ненужных и очень накладных уроков Фохта. Мысль промелькнула сама собой, и уже затем Любовь Адриановна представила себе вполне положение вещей: с мужем несчастье, он может еще остаться инвалидом… Она заторопилась, вошла в переднюю, а оттуда, не снимая пальто, в столовую. Там она заметила в углу Толю и Волю. Они тихонько плакали. Сердце у нее сжалось. Когда она двинулась дальше, навстречу ей вышел незнакомый доктор, посмотрел на нее и остановился.
Было что-то в его лице, сразу объяснившее ей серьезность положения.
— Доктор, — сказала она и испугалась.
— Вы его жена? — спросил он отрывисто. — Поспешите к нему.
— Но, боже мой, доктор, что такое с ним? — беспомощно воскликнула Любовь Адриановна.
Тихо и очень мягко он ответил ей:
— Ваш муж в сознании и не очень страдает. Проститесь с ним.
Вскрикнув, бросилась Любовь Адриановна в спальню.
Муж лежал не на своей, а на ее кровати, должно быть потому, что она была ближе к дверям. На первый взгляд он казался таким же, как и всегда, только до странности темным. Возле него сидел знакомый доктор; при виде Любови Адриановны он тотчас же встал и уступил ей место, а сам двинулся к дверям. Но она уцепилась за него, стараясь удержать в комнате этого чужого человека, более близкого ей сейчас, чем тот темный, на кровати. Доктор снял ее руки и сочувственно сжал их.
— Люба, — явственно, но очень тихо раздалось с кровати.
Тогда доктор указал ей на мужа и вышел тихонько из комнаты, притворив за собою дверь. Она опустилась на колени возле кровати и растерянно произнесла:
— Что ты, Миша, голубчик! Как это случилось?
Слез у нее не было. Муж глядел на нее до странности изменившимся, необыкновенным взглядом. Это был все тот же Михаил Семенович Жемчужников, еще вчера так смешно поедавший макароны. Но ни смешного, ни всегдашнего в нем уже не осталось. Большое тело, разбитое и изломанное, лежало неподвижно, и жизнь уходила из него с каждой минутой. Вся сила сознания собралась сейчас в глазах, и эти глаза глядели на нее знакомым, родным взглядом. Человек, бок о бок живший с нею десяток лет, умирал. Она вдруг ощутила до глубины своего существа утрату.
— Пальто, пальто сними, — произнес он еле слышно.
Она сбросила пальто прямо на пол, опустила голову к нему на одеяло и вдруг зарыдала. Ей показалось, что, сняв пальто, она сразу очутилась здесь, дома, у себя, у этой кровати, с этим человеком — навеки. Она рыдала, рыдала отчаянно, стараясь все-таки глядеть на него, чтобы видеть его последний взгляд. Глаза смотрели ласково, примиренно, утешительно, любяще. Он в самом деле не очень страдал, и жизнь отходила от него тихо, без судорог. Губы его шевелились беспрестанно, но звука уже не было слышно. Любовь Адриановна осторожно обвила рукой его голову и приложила уши к его губам.
— Люба, умираю, не плачь, увидимся, — услышала она, или ей показалось, что услышала. Огромная, сладчайшая любовь переполнила ее и в ту же минуту обратилась в боль, как вспыхнувшее пламя в пепел. Она вспомнила свой сон. Нежный ночной спутник глядел сейчас из умирающих глаз истерзанного человека, знакомыми были его шепчущие губы, его пальцы, лежавшие поверх одеяла.
— Милый мой, милый, не умирай! — с отчаянием рыдала Любовь Адриановна, хватаясь руками за его руки. Но час Михаила Семеновича уже пробил. Неслышно жизнь отошла от него, огромное тело начало холодеть, а веки затяжелели над стеклеющими глазами. Михаил Семенович умер.
Когда все так странно и так скоро кончилось, Любовь Адриановна, замолкнув, медленно вытянулась над постелью и остановилась, глядя потемневшими глазами на мертвого мужа. Вот она нашла его, в самую последнюю минуту. Вот это чувство нежнейшей, крепчайшей близости и боли от утраты, которое ни с чем не перепутаешь. Он жил десять лет рядом с нею, — и она не видела его. Кто он был?
А это был все тот же — единственный и самый нужный, живущий в каждом человеке и всегда упускаемый, размениваемый, предаваемый, невозвратно теряемый — ближний.
