Единственный наследник - [3]

Было очевидно, что смерть застигла доктора Шарьера в момент проведения какого-то опыта; признаюсь, суть его очень заинтересовала меня, ибо он явно выпадал из разряда обычных — хотя бы потому, что человеческий организм являлся в нем не единственным и далеко не главным предметом исследования. Во всяком случае, на столе в кабинете я нашел великое множество рисунков с изображениями самых разнообразных рептилий и земноводных; причудливые, почти каббалистические, эти рисунки походили на виденные мною ранее физиологические карты. Среди изображенных на них видов преобладали представители отряда Loricata[4] и родов Crocodylus и Osteolaemus, хотя встречались здесь и рисунки Gavialis, Thomistoma, Caiman и Alligator[5], а также наброски с изображениями более ранних представителей класса рептилий, живших чуть ли не в юрском периоде. Впрочем, эти интригующие рисунки, которые красноречиво свидетельствовали о более чем странной направленности научных интересов усопшего хирурга, все же не вызвали бы у меня охоты выяснять обстоятельства жизни и смерти доктора, если бы в самой атмосфере этого дома я не ощущал какой-то тайны, возможно, уходящей корнями вглубь столетий.

И дом, и его интерьер были совершенно типичными для своего времени; водопровод здесь провели, конечно же, намного позже. Сначала я склонялся к мысли, что доктор построил его сам, однако Гэмвелл в ходе нашей беседы, состоявшей в основном из моих настойчивых расспросов и его уклончивых ответов, дал мне понять, что я ошибаюсь; не упомянул он и о том, в каком возрасте скончался доктор. Ну хорошо, рассуждал я, пусть Шарьер покинул наш мир, будучи примерно восьмидесяти лет от роду — но и в этом случае он, конечно же, никак не мог быть создателем дома, воздвигнутого примерно около 1700 года, то есть более чем за два столетия до его смерти! Так что, скорее всего, дом просто носил имя своего последнего долговременного обитателя, но не творца. На том я бы и успокоился, если бы, решая эту задачу, не наткнулся на несколько весьма странных фактов, плохо согласующихся как между собой, так и со здравым смыслом вообще.

Например, мне не удалось найти ни одного достоверного источника, который бы содержал такую немаловажную информацию, как год рождения доктора Шарьера. Я разыскал его могилу; к моему удивлению, она оказалась в собственных его владениях — в свое время он получил от властей разрешение быть захороненным в саду рядом с домом. Могила располагалась неподалеку от старого колодца, который, хотя и являлся едва ли не ровесником этого необычного особняка, стоял, как ни в чем не бывало, под аккуратным навесом с ведром и прочими необходимыми приспособлениями. Однако даты рождения доктора не было и на могильной плите: на ней стояли только имя: Жан-Франсуа Шарьер, род занятий: хирург, места проживания или занятия врачебной практикой: Байонна, Париж, Пондишери, Квебек, Провиденс — и год его смерти: 1927. Эта пелена таинственности вокруг даты рождения доктора подвигла меня на новые поиски, и, припомнив имена своих знакомых, которые жили в указанных на могильной плите городах, я разослал туда письма с просьбой сообщить о Жане-Франсуа Шарьере все, что им только было известно.

Результат не заставил себя долго ждать — уже через две недели я получил от своих адресатов массу интересующих меня сведений. Однако и на этот раз меня ожидало разочарование, ибо туман вокруг таинственной личности доктора Шарьера ни в коей степени не рассеялся — напротив, теперь он казался еще более непроницаемым. Прежде всего я распечатал письмо из Байонны — города, название которого стояло первым на могильной плите; скорее всего, именно в Байонне или в ее окрестностях доктор появился на свет. Следующими были письма из Парижа, идущего вторым в упомянутом перечне городов, и из Лондона, где жил мой приятель, имевший доступ к архивам колониальной администрации в Индии. Последним шло письмо из Квебека. Что же удалось мне выудить из этой корреспонденции? В общем-то ничего, кроме загадочной последовательности дат. Но каких дат! Начнем с того, что Жан-Франсуа Шарьер, действительно родился в Байонне — но родился в 1636 году! В Париже его имя тоже было известно — носивший его семнадцатилетний юноша прибыл в столицу в 1653 году и в течение трех лет обучался там врачебному искусству у Ричарда Уайзмена, бежавшего из Англии роялиста[6]. В Пондишери, а позже на Коромандельском берегу[7] в Индии слышали о некоем докторе Жане-Франсуа Шарьере, хирурге французской армии, который состоял там на службе с 1674 года. И, наконец, последнее упоминание о докторе Шарьере относилось к Квебеку — начиная с 1691 года он практиковал там в течение шести лет, а потом уехал из города неизвестно куда и с какой целью.

Вывод напрашивался сам собой — пресловутый доктор Жан-Франсуа Шарьер, родившийся в 1636 году в Байонне и бесследно затерявшийся после своего отъезда из Квебека в тот самый год, когда был возведен дом на Бенефит-стрит, являлся предком последнего его обитателя и носил одно с ним имя. Но в этом случае налицо был зияющий пробел между 1697 годом и периодом жизни доктора Шарьера, скончавшегося три года назад, ибо о семье доктора Жана-Франсуа Шарьера, жившего на исходе XVII века, не было известно ровным счетом ничего; даже если мадам Шарьер и дети, рожденные ею от доктора, когда-то и существовали в природе — а иначе как бы смогла протянуться до XX века линия этого старинного рода, — то о них не было никаких достоверных свидетельств. Могло статься и так, что, живя в Квебеке, Шарьер оставался холостым и женился только по приезде в Провиденс, будучи тогда в почтенном уже возрасте — ему должен был исполниться в то время 61 год. Однако мне не удалось найти ни одной записи о его женитьбе, чем я был в высшей степени озадачен, хотя как специалист отдавал себе отчет в том, что при разгадке такого рода тайн трудности совершенно неизбежны. В общем, я был твердо настроен продолжать свои поиски.