Единственный чеченец и другие рассказы - [10]

Вскинув автомат, Федорин опомнился, не хватало получить на шум от своих и чужих.

— Разбить эту дрянь к матери, чтоб не светилась больше!

Длины прикладов не хватило, под градом щебня склянка звонко разлетелась, обнаружив на конце ветки комок своей формы из отростков с бледной листвой. Теперь можно было идти назад с чувством выполненного долга.

Сразу выяснилось и обратное направление, край седловины открылся из-за ближнего выступа. У следующего подъема Федорин позволил бойцам сесть, побулькать флягами. В оврагах встречались кое-где ручьи, но тощеватые и мутные, выручил запас. И тут донеслось приглушенное расстоянием, но вполне отчетливое «ббум», затем «пах-пах-пах» стрелкового оружия.

Все невольно переглянулись — началось. Взрыв донесся оттуда, где должны были шуровать «витязи». У Федорина разом упало внутри от мелькнувшего «влип», теперь отоварят на полную, дупло будет с пушечный ствол. А то и до увольнения, как еще повернется… Вскочил первым:

— За мной!

Давно он так не бегал, стегаемый мыслью о последствиях дурацкого самовольства. Откуда взялись силы — обогнал пацанов, перемахивая буреломы, штурмуя крутые склоны на четвереньках. Свистел ветер в ушах, ветки секли кожу, запредельным дыханием жгло грудь. Татаканье перестрелки стало слышнее, перемежаясь хлопками гранат. Парни отстали, Федорин сам чувствовал предел и в марафонском запале не успел что-либо понять, когда из кустов навстречу резанула очередь, прошуршав дождем в листве. Рухнув подкошенным, он успел вскинуть автомат и выдать куда-то перед собой, не целясь. Бойцы попадали выше, на увале, поддержали его огнем. Рожок вмиг опустел и не хотел отцепляться, справившись, трясущимися пальцами он долго рвали клапан «лифака». Федорин лежал невыгодно, почти открыто, сделал инстинктивное движенье к дереву, из которого пуля с визгом тотчас выщепила лучину. Казалось, били со всех сторон, ощущая впервые смертный ужас, частью сознания он понимал — если нарвались на крупную группу, опытные «духи» сейчас возьмут их в кольцо и передавят, как цыплят. Жахнул почти в упор подствольник, оглушенный Федорин выскреб из кармашка зеленый кругляш с белым пластиковым взрывателем, рвал кольцо, пока не сообразил отогнуть усики, швырнул как сумел и, выждав просвист осколков, на карачках метнулся вбок…

Качество оперативной армейской связи неизбывно оставляет желать много лучшего, тем более в горах. По мере продвижения спецназа контакт с ним становился все спорадичнее, расположившиеся на седловине войска ловили обрывки сообщений и передавали их вниз начальству, вообще не слышавшему на своей дороге ни хрена. «Щит» загнал, видно, собственного крикуна на высотку и сносно доложил: обнаружена база противника (избушка-землянка, как обычно), даже не заминированная, с бое- и прочими припасами, а именно консервами отечественного производства и присоленной бараньей ногой. В казане стояла теплая еще жратва, на столе грязные тарелки — по всему «чичи» выпасли ситуацию и смотались, возможно даже недалеко.

Полкан велел найденное взорвать, собрав документы, бумаги, всю представляющую развединтерес ерунду и немедленно вертаться. Результат есть, «двухсотые» никому не нужны. Витязи начали готовить фейерверк, продвинувшись частью сил дальше, через пятнадцать минут их связной проорал: ведем бой, противник неопределенной численности, но жарко. Квадрат такой-то, как насчет поддержки? Отрядовцы приравнивались чуть не к целому батальону, но количеством составляли не больше пятидесяти человек. Комбат-один доложил вниз.

— Мать вашу, какая еще поддержка? — забулькали наушники скрипучим визгом сводного командующего. — Авиацию им вызвать, что ли? Отходить немедленно, вы прикроете их огнем по мере приближения, с места не трогаться, в «зелень» не углубляться. Ясно?

Штатный майор Паляница, командир первого батальона, сбросил головные телефоны и повернулся к заму по составу:

— Тьфу, б… штабная! Передай — со мной идут первая и вторая роты, ты остаешься в бате за главного, связиста ко мне.

Зам, пожав плечами, отправился исполнять. Взяв микрофон, Паляница нажал передачу:

— "Волна-2", где старший твой?

Ответил искаженный металлом бас Стекольникова:

— Внимательно!

— Отряжай мне одну роту, принимай здесь командование.

— Викторыч, давай я схожу!

— Не препираться, товарищ почти полковник. Видишь горку на сто пятьдесят градусов? Там «узелок», выкат «клубков» сам на сам, в темпе. Принял? Тогда все.

Обозначив кодом место соединения и порядок движения рот, он передал микрофон с наушниками водителю в транспортере. Услышав переговоры, нижняя рация возмущенно захрюкала, но ей никто уже не отвечал.

Во втором батальоне три штатных тщедушных роты за отсутствием командиров свели до летнего набора в неполных две. Кого послать из офицеров, колебаться тоже не приходилось, и Стекольников крикнул состоявшему на выезде при нем порученцу:

— Баранова ко мне!

…Бегство осталось в памяти сплошным огненным кошмаром. Федорин не умел командовать в бою и вообще забыл о своей роли, имевшие опыт бойцы приучены были к руководству и отстреливались вразнобой, каждый по себе. Когда он проорал "Бежим!" из какой-то ложбинки, была упущена последняя возможность организованного отпора и выхода. Все прянули назад, смешав огонь и поневоле обратясь к врагу спиной, выползали по-змеиному и карабкались прочь на четвереньках. Кто-то пытался согнувшись перебегать, падал и жался в прелую листву под затяжными очередями, нацеленными прямо в сердце и выбивающими окончательно понимание, на каком ты свете есть. Федорин полз ящерицей на животе, зарываясь в рыхлую лесную землю, скатился в яму и пропахал ее до конца, сузившегося в ширину тела, греб руками и подошвами, стремясь укрыться куда-нибудь, ввинтиться в проклятую глину от свинца. Что-то рухнуло сверху, он выпустил автомат и забился, пытаясь вытолкнуться на руках, позабыв про штык на поясе, но над ухом захрипели: