Единственная женщина на свете - [82]

– Познакомь нас, – с милой улыбкой сказал Берсеньев. Агатка схватила его за локоть и потащила за собой.

– Нечего тебе с ним знакомиться.

Парочка стремительно удалялась.

– Разве он не родственник? – донеслось до нас, голос Берсеньева звучал растерянно и даже виновато.

– Век бы этого родственника не видеть.

– Твоя сестрица завела приятеля? – засмеялся Стас, проводив их взглядом. – У парня своеобразный вкус.

– Он тебе не понравился? – спросила я.

– Напротив. К твоей чертовой сестре добрых чувств я не питаю, а он ее в бараний рог свернет.

– С чего ты взял?

– Я ж его видел. Волчара. Хоть и силится выглядеть симпатягой.

Слова Стаса долго не давали мне покоя. Я подумала: может, стоит рассказать ему о Берсеньеве? А чем мне это поможет? Поговорить бы стоило с Агаткой, но уверенности, что вторая попытка будет удачнее первой, не было. Я думала о своей сестре, дважды собиралась позвонить, но все не решалась. Пока она сама не позвонила на следующий день, часов в десять утра. Мы собирались пройтись по магазинам, я одевалась, всерьез опасаясь, что Стас, уже с полчаса терпеливо сидящий в кресле, начнет высказываться по поводу моих дурных привычек. Телефонный звонок оказался совсем некстати. Голос Агатки звучал спокойно, но это было то самое спокойствие, от которого мороз идет по коже.

– Стас у тебя? Воркуете, как голубки?

– Воркуем.

– Ты знаешь, где Настя? – сделав паузу, задала она вопрос.

– Наверное, в Питере, – пробормотала я, косясь на Стаса.

– Нет, она здесь. Должно быть, приехала вслед за мужем. Если интересно, могу сообщить. В настоящий момент она в больнице.

– В какой? – пробормотала я, мало что понимая.

– В больнице скорой помощи. Привезли вчера вечером. Наглоталась снотворного. Хорошо, что соседка обратила внимание на входную дверь. Она ее прикрыла неплотно.

Руки у меня дрожали так, что я чуть не выронила телефон.

– Как она себя чувствует?

– Хреново. Надо полагать, именно на это Стас и рассчитывал. Довести глупенькую девчонку до самоубийства нетрудно. Особенно такому типу. Бабла-то сколько огребет, – нараспев сказала Агатка. – И тебя в придачу. Даже если в этот раз девка оклемается, так можно еще попробовать. При известном старании…

Стас торопливо подошел сзади, выхватил у меня телефон и рявкнул:

– Заткнись, тварь. – Отшвырнул мобильный в сторону и на меня уставился.

– Настя… – тихо начала я, уходя от его взгляда.

– Да мне плевать на Настю. Поняла? Плевать.

– Так нельзя, Стас.

– Нельзя? А как можно? Миллионы людей разводятся. Что в этом особенного? Ей пришла охота меня напугать? Зря, я не из пугливых. Может отправляться на кладбище своим ходом.

– Она тебя любит, – жалко пробормотала я.

– Что ты заладила? Ну, любит. И что? А я не люблю. Немного поваляется в больнице, глядишь, мозги на место встанут.

– Стас…

– Да что за черт! Какое тебе дело до Насти? Давай, пожалей ее. Как была дурой, так дурой и осталась. – Он еще что-то кричал, а у меня в мозгах точно замкнуло. Как будто я вновь в комнате с низким потолком, а с крюка свисает веревка с петлей на конце.

– Ты не знаешь, как это больно, – с трудом произнесла я, а потом заорала: – Ты не знаешь… сволочь, ненавижу тебя… ненавижу… – Мы стояли совсем рядом, глядя в глаза друг друга, и я повторила беспомощно: – Ты не знаешь, как это больно…

По его лицу прошла судорога. Он невесело усмехнулся и сказал:

– Теперь знаю. – Взял с кресла пиджак и ушел. А я осталась.

Дверной звонок надоедливо трезвонил, я поднялась и, ступая, точно пьяная, направилась в прихожую.

– Феня, ты дома? – взывал знакомый голос, я распахнула дверь и увидела соседку с третьего этажа. – Ты заболела, что ли? А я звоню, звоню… Да ты слышишь меня?

– Слышу, слышу. Чего надо?

– Мужчина к тебе ездит, высокий такой…

– Славка?

– Какой Славка, что я, Славку твоего не знаю. Высокий, волосы темные, на черной машине. Ты бы глянула, не его ли машина стоит. Возле гастронома. Кажись, его. Я в машинах-то не больно разбираюсь.

– Далась вам его машина…

– Так ведь это… стреляли там… Ты что ж, не слышала? Мы с Марьей Павловной гуляем, смотрим, народ бежит, ну и мы пошли взглянуть. А я говорю, машина-то у нас во дворе стояла. К Феньке, говорю, мужчина приезжал…

– Стреляли? – не поняла я.

– Стреляли… страсть…

– Где? – ухватившись за стену, спросила я.

– Так, говорю тебе, у гастронома.

Я боялась, что не смогу сделать ни шага, но побежала. Вниз по ступенькам, потом переулком к гастроному… Толпа любопытных жалась на тротуаре, машину Стаса с выбитыми стеклами оттащили в сторону, парень в синем комбинезоне посыпал песком кровь на асфальте. Мужчина в милицейской форме крикнул, чтобы я отошла, и вдруг пошел навстречу.

– Ваш знакомый? – спросил хмуро.

Я кивнула, не в силах оторвать взгляд от крови, которую медленно впитывал песок.

– Где он? – Слова давались с трудом, и я испугалась, что мужчина меня не поймет, и повторила отчаянно, собрав все силы: – Где?

– «Скорая» увезла.

– Он жив?

– Ну, если «Скорая» увезла, значит, пока жив.

Я не помнила, как добралась до больницы, с кем разговаривала, как оказалась в коридоре с расшатанной скамьей в углу. Я сидела, сцепив руки, без мыслей, без чувств, замерев в том спасительном мгновении, когда услышала «он жив», с отчаянной решимостью остаться в нем навсегда. Не знать, не думать, что все в один миг могло измениться и никакие слова уже не будут иметь значения. Пусть я умру раньше, чем узнаю… за минуту, за секунду раньше…