Единственная женщина на свете - [79]

Вот тут мне стало по-настоящему тошно. Я поняла, каково было моей сестре видеть рядом со мной Стаса, человека, которого она считает убийцей. Это для меня Берсеньев – близкая родня черту, а для нее он, конечно, добрый ангел.

– Полный звездец, – пробормотала я. Они прошли совсем рядом, не обращая на меня внимания. Агатка поправила прядь волос, так кстати выбившуюся из прически, Берсеньев сказал ей что-то, по-хозяйски обнял за плечи, и они направились дальше, занятые исключительно друг другом.

Я вернулась в свою квартиру, плюхнулась на диван и до утра смотрела в потолок. Можно было и далее продолжать это занятие без всякой надежды найти выход. Слушать меня сестра не станет, в этом мы с ней похожи. А если я затею расследование за ее спиной и она об этом узнает (конечно, узнает, а как иначе?), никогда мне этого не простит. Моя правильная, занудливая сестрица, радость родителей, по уши влюблена в убийцу. Впрочем, то, что Берсеньев убил Милку, еще доказать надо. Следовательно, речь идет лишь о грязных домыслах и наветах на ее возлюбленного, которого она со всей страстью души и нехилым адвокатским умением кинется защищать. Что же тогда делать? Молча ждать, когда Агатка обнаружит в своем избраннике малоприятные черты, и со своим вздорным характером начнет ему на них указывать, и они счастливо разбегутся, удивляясь, как их угораздило припасть к груди друг друга? А если не обнаружит и не разбегутся? Что ж ты, дура, ничего не чувствуешь? У тебя же нюх на мерзавцев почище собачьего. А я чувствовала? Впрочем, своим нюхом я никогда и не хвасталась. Эх, Агатка, как же тебя угораздило!

К утру стало ясно: у меня только один выход. Я отправилась в офис Берсеньева. Увидев меня в приемной, Татьяна выразила недоумение легким поднятием бровей.

– Сергей Львович у себя? – задала я вопрос, кивнув в сторону его двери.

– Вряд ли он вас примет. Через полчаса совещание.

– Примет, – усмехнулась я. – Мы теперь почти что родственники.

– Серьезно?

– Нет, шучу. Но все-таки спросите.

Она направилась в кабинет Берсеньева, вернулась через пару минут и сказала, придерживая передо мной дверь:

– Прошу.

Сергей Львович сидел за столом, просматривая документы, поднял голову и одарил меня улыбкой.

– Ефимия Константиновна, рад вас видеть. Присаживайтесь.

– Причину своей радости не назовете? – поинтересовалась я, устраиваясь напротив.

Он вроде бы смутился, но лишь на мгновение, хохотнул и сказал:

– Агата предупреждала о вашем своеобразном чувстве юмора. Кстати, у вас потрясающая сестра.

– Ага. Я с детства хожу потрясенная.

– Чем обязан? У вас появились новые вопросы? Все еще пытаетесь найти шантажиста самостоятельно?

– У меня только один вопрос: кто ты?

Я смотрела на него, пытаясь уловить беспокойство, на худой конец удивление. Ничего подобного. Он все понял. Это было ясно. Он все понял, но ни один мускул на физиономии не дрогнул, как любят выражаться в романах. В самой глубине серо-голубых глаз появилась усмешка. Взгляд исподлобья рождал в душе смятение, я невольно поежилась и подумала: если глаза зеркало души, в эти глубины лучше не соваться. Себе дороже.

Берсеньев поспешил улыбнуться, но улыбка вышла скорее издевательской.

– Я сам, бывает, задумываюсь над этим вопросом, – пожал он плечами.

– И как?

– Иногда выходит что-то совсем неутешительное.

– Поговорим начистоту? – предложила я.

– Давай попробуем.

– Я тебе расскажу историю, а ты кивай в нужных местах.

– А история интересная?

– Зашибись.

– Валяй, только покороче.

– Жил-был парень, ничем особенно не примечательный. Работал, крутил романы с девицами и не подозревал, что кто-то пристально за ним наблюдает. Этот кто-то снял дом в Лесном и стал являться гражданам в двух ипостасях: старичка-пенсионера и его племянника.

– Эту занимательную историю я уже слышал.

– Ну, так еще раз послушать не грех. Берсеньеву не повезло, у него не было никаких родственников, зато была подходящая внешность, что и позволило благополучно занять его место.

– Ты упомянула мою фамилию…

– Она не твоя.

– Вот как?

– Настоящий Берсеньев, отправляясь в далекую Венесуэлу, получил билет в один конец. Чтобы провернуть такое, тебе требовался помощник. И тут Берсеньев, весьма кстати, дал Милке отставку. На чем ты ее развел? На большой любви?

– Любовь и бабло – самая ходовая приманка, – подмигнул он.

– Мало было занять его место. Поведение шефа после возвращения из отпуска не должно вызвать подозрений у подчиненных. И в делах фирмы он что-то соображать должен. И тут без Милки никак. Несколько месяцев ушло на подготовку.

– Не такая уж интересная твоя история, – перебил Берсеньев, правда, теперь у меня язык не поворачивался называть его так. – Но дело даже не в этом. Ты можешь все это доказать? Очень верно подмечено: Венесуэла далеко, скажу по секрету, бардак там страшный, уровень преступности удручает, полиция коррумпирована… – Он вздохнул с притворным огорчением. – Чтобы их заставить шевелиться, надо хотя бы труп найти. Да и найдут, как свяжут с двумя туристами из России?

– Может, стоит поискать тебя, настоящего?

– Поищи, – кивнул он. – Есть идеи?

– Например, отпечатки пальцев.

– Как же я об этом не подумал? – поднял он брови и засмеялся, а я выругалась мысленно, чтоб не дать ему возможности потешаться над моей наивностью. Впрочем, он и так вовсю веселился. – На всякий случай, наличие пломб в моих зубах полностью соответствуют медицинской карте, которая хранится у дантиста. А что касается отпечатков… ты просто не обратила внимания на мои руки. Видишь ли, машина во время аварии не только перевернулась, но и загорелась. Так что с пальчиками незадача.