Единорог и три короны - [13]

Следующий день показался им бесконечным — путь их лежал через перевал Мон-Сени с его узкими извилистыми тропами, мучительными и для всадников и для лошадей.

Солнце уже спускалось к горизонту, когда Тибор вытянул вперед руку:

— Италия!

Эта новость слегка приободрила Камиллу и Пьера, измученных долгой дорогой. Карлик невольно вспоминал мягкую постель в материнском доме — в сравнении с ней солома, на которой им приходилось спать две последние ночи, казалась особенно жесткой и грязной. Если бы только им удалось добраться к вечеру до долины Сюз! Только в этом случае можно было надеяться обрести чистые простыни на постоялом дворе, достойном этого имени.

Камилла также начинала томиться. Она была превосходной наездницей, но ей еще не доводилось проводить в седле целый день. Натруженные ягодицы болели, и она отдала бы все на свете за возможность принять горячую ванну.

Кроме того, она была не на шутку взволнована одним обстоятельством — вчерашняя бойня, казалось, совершенно не затронула ее душу, а ведь она уложила троих человек! Никакой жалости к убитым она не испытывала, словно сердце у нее внезапно уподобилось камню.

Стала ли она до такой степени бесчувственной? Или виной тому усталость? Прежде ей страстно хотелось обрести хладнокровие и безмятежность, присущие опытным воинам, однако теперь она начала бояться, что превратится в бездушное орудие убийства, холодную и лишенную сострадания машину. Она жаждала стать испытанным бойцом, но не растерять при этом душевной мягкости и доброты, хотя и понимала, что одно явно противоречит другому.

Она сознавала, что за несколько дней в значительной мере утратила невинность. До сих пор ей не приходилось по-настоящему сталкиваться с человеческой жестокостью, ибо окружали ее люди чести, преисполненные любви к ней и готовые защищать ее от любых невзгод. А сейчас мир вдруг предстал перед ней уродливым и несправедливым, она воочию увидела злобу и коварство тех, кто жаждал ее уничтожить, исполняя чей-то преступный приказ. Она ощущала себя как бы подхваченной неведомым вихрем, который налетел с ошеломляющей внезапностью и увлекал ее за собой помимо воли.

Она украдкой взглянула на Тибора. Испытывал ли и он подобные сомнения, терзался ли такими же муками, разрывался ли между состраданием к человеку и необходимостью убивать? Внешне для него все выглядело простым: он не задавался философскими вопросами и действовал так, будто был приверженцем самой примитивной манихейской формулы — добро и зло находились на разных полюсах, никаких оттенков и полутонов между ними не существовало.

Ей пришло в голову, что надо попытаться найти людей, испытывающих к ней непонятную ненависть, — быть может, удастся как-то договориться с ними, сойтись на приемлемом для всех компромиссе…

Однако эти люди подло отравили ее родителей и сделали попытку расправиться с ней самой — разве смогла бы она простить? Их поступками руководило холодное, безжалостное честолюбие, дикая жажда власти — следовательно, на соглашение и они тоже не пойдут. Итак, выбора не оставалось: с ними предстояло вступить в смертельную схватку. Победит либо она, либо ее враги — третьего не дано!

От горьких раздумий ее оторвал отдаленный грохот.

Всадники, подняв голову, заметили, что на них стремительно надвигается страшная черная туча. Вскоре хлынул ливень, а никакого укрытия поблизости не было видно.

Гроза разразилась внезапно, с неистовой силой. В небе то и дело вспыхивали молнии, гремел гром. Через несколько минут дорогу совершенно затопило.

— А я еще мечтала о ванне! — воскликнула Камилла. — Вот мне ее и подали! Тибор, где бы нам спрятаться от этого потопа?

— Надо ехать в деревню!

— Да где она, твоя деревня? Я ничего не вижу.

— Именно! — пискнул Пьер. — Мы утонем прежде, чем доберемся туда!

— Надо ехать! — упрямо повторил венгр.

За поротом и в самом деле показались крыши нескольких домиков. Путники дали шпоры лошадям, торопясь скорее укрыться от дождя, который еще более усилился — с неба уже начал сыпаться и град.

В тот момент, когда они подъехали к первой хижине, молния ударила в старый дуб — всего десять секунд назад трое всадников миновали это место. Дерево повалилось с таким грохотом, что испуганные лошади встали на дыбы. Камилле удалось сдержать своего коня, но Пьер не усидел в седле и, вылетев, распластался на дороге.

Камилла, вскрикнув от страха, спрыгнула на землю и устремилась к своему молочному брату. Но Тибор опередил ее: подхватив карлика на руки, он побежал к амбару, а Камилла поспешила за ним, ведя в поводу трех лошадей.

Им удалось развести огонь. Тепло оказало на пострадавшего самое благотворное воздействие — Пьер открыл глаза и принялся с несколько комическим видом ощупывать огромную шишку на голове.

— К дьяволу все грозы и все молнии! — простонал он, а Камилла улыбнулась, радуясь, что все обошлось.

Девушка сама терпеть не могла грозу, потому что в детстве на ее глазах молнией убило пастуха. Однако ни за что на свете она не хотела бы показаться трусихой перед Тибором. Она почувствовала себя опозоренной, если бы не сумела совладать со страхом в присутствии своего учителя. Впрочем, оруженосец успокаивал ее одним видом своим, словно бы передавая ей свое мужество, хладнокровие и силу.