Единородная дочь - [10]

Он решил, что его девочка будет в большей безопасности, если перенести ее в прачечную. Однажды морозным февральским утром Мюррей отправился в «Детский мир» и выложил 150 долларов за детскую кроватку, укомплектованную насадкой-качалкой из цельного куска дерева, шведской подвесной погремушкой из пластмассовых гусят, да еще с самым длинным гарантийным сроком в придачу. Дома Мюррей собрал колыбельку, подвесил, как и полагается, погремушку, поставил прибор на матрац, а затем все вместе придвинул к стене между стиральной машиной и сушкой. Так-то лучше. И правильнее. Теперь его малышка будет расти в скрытом от посторонних глаз влажном мирке, согреваемом тропическим ветром злектросушки.

Случилось так, что в тот самый день, когда Мюррей переставил прибор, на дороге, ведущей к «Оку Ангела», появилась Джорджина Спаркс с армейским рюкзаком за плечами и в длинной желтой футболке с надписью «Мужчинам остается завидовать». Забавно переваливаясь с ноги на ногу, она опиралась на ржавый, видавший виды велосипед. Мюррей не сразу узнал ее и, лишь обратив внимание на живот, который она несла перед собой так же осторожно, как он нес только что камеру эктогенеза, вспомнил приветливую лесбиянку из Института Сохранения.

— Видите, — сказала она, гордо выпячивая оккупированное чрево, — получилось. Уже пять месяцев. Еще четыре, и плюх — у меня свой собственный биолог-маринист.

— Прекрасно выглядите, — не скрывая восхищения, отметил Мюррей.

И не соврал: вот что значит второй триместр, сделавший ее фигуру выразительной, а формы — зрелыми.

— Так вы меня не обманули, вы и впрямь здесь всем заправляете. — Джорджина повернулась к башне, всколыхнув свою иссиня-черную гриву. — Какие фаллические формы. А можно посмотреть, как вы его зажигаете?

— Я зажигаю маяк лишь в память о кораблекрушениях.

— Сегодня мы разожжем его в память о крушении Института Сохранения. И знаете, что я вам скажу? Определенно его подорвали эти ненормальные неоапокалиптики. Ого, да у вас тут собственный океан!

Мюррей рассеянно шел за Джорджиной, которая вела велосипед мимо башни все дальше к краю обрыва.

— Вот что значит судьба, — продолжала она. — Отложи я свой визит всего на день — и оплодотворившее меня семя рассеялось бы где-нибудь над Южным Джерси. И у меня уже никогда не было бы именно этого ребеночка. Есть над чем задуматься, правда? Например, как вышло так, что ты тот, кто ты есть, а не какой-нибудь, скажем, простофиля, погибший во время франко-прусской войны?

До Мюррея вдруг дошло. Он схватил велосипед за седло, рывком остановив Джорджину.

— Кто-то взорвал Институт?

Она сняла рюкзак и вынула из него потертую газетную вырезку.

— Похоже, вы не из тех, кто следит за новостями. Вот… «Банку спермы раскололи!» — так называлась заметка.

«Лонг-порт, Нью-Джерси, — читал Мюррей. — Согласно отчету полиции с помощью самодельной бомбы здесь был подорван банк спермы. Во время взрыва погиб сорокалетний гидробиолог и были уничтожены…» Мюррей задохнулся.

Безумие какое-то. Неужели взрыв был задуман, чтобы уничтожить его эмбрион?

Он вернулся к заметке. Основное подозрение падало на Первую Церковь Откровения Святого Иоанна Оушен-Сити, но до обвинения вряд ли дойдет. Дело против демонстрантов будет скорее всего проиграно. Дальше шло интервью Габриэля Фростига, возносившего хвалу университету Пенсильвании за то, что они предоставили Институту новое помещение. Затем он сокрушался, что во время взрыва взлетело на воздух ценное достижение науки — единственный в мире аналог матки.

«Взлетело на воздух». Хорошие новости, отметил про себя Мюррей. Пять месяцев назад он осознанно стал преступником, укравшим стеклянную матку, а теперь — снова обычный книжный червь. Только и всего, что полюбил запирать свою прачечную. Можно не сходить с ума от страха. Он жив, и никто ни в чем его не заподозрит. Только вот радоваться все равно не приходится. «Банку спермы раскололи». Кто-то охотится за его малышкой.

Да нет, глупости. Самолюбивый параноидальный бред.

Что там еще пишут?.. Мюррея захлестнула волна возмущения. Погибший биолог, о котором шла речь в первом абзаце, оказался Маркусом Бассом. Мюррей перечитывал снова и снова. Да, Маркус Басе, носивший в бумажнике фотографии своих четверых мальчишек, умевших классно плавать.

— Поужинаете со мной? — охрипшим вдруг голосом спросил Мюррей. Стоило ли говорить Джорджине, что отец ее еще не родившегося малыша погиб?

— А?

Нет, совершенно не стоит.

— Не останетесь ли на ужин? У меня спагетти, правда, вина нет.

— Я сейчас не пью. — Джорджина похлопала своего новоиспеченного биолога. — Беременность.

Ужин он приготовил просто ужасный. Спагетти переварились так, что разваливались под собственным весом. Греческий салат с тунцом получился мокрым, и, как и следовало ожидать, компоненты его совершенно не сочетались друг с другом. Джорджине, правда, понравилось, по крайней мере она так сказала. И впоследствии такие обеды стали более или менее регулярными, два-три раза в неделю. Джорджина нашла идеальную аудиторию. С Мюрреем она часами могла говорить о своей беременности, делиться безумными теориями по внутриутробному воспитанию, «в каждом ребенке спит гений», своими грандиозными соображениями о предназначении человека. Она была католичкой, но далеко не ортодоксальной — увлекалась язычеством с женским началом. В ней уживались одновременно мечтательница и прагматик. Как закоренелый мистик, она применяла нумерологию, чтобы отыскать ключи (никогда не помнила, куда их положила), и пирамидологию для придания остроты швейцарскому военному клинку. В своих убеждениях она была непоколебима. По мнению Джорджины Спаркс, одаренный ребенок мог прийти в вашу жизнь исключительно благодаря внутриутробному стимулированию в сочетании со вселенской открытостью. О счастливом материнстве и не мечтайте, вооружитесь для начала познавательной психологией и преисполнитесь духом Абсолютного Бытия.