Эдгар Аллан По. Поэт кошмара и ужаса - [8]

13 февраля 1826 года Эдгар По, в сопровождении приемной матери, покинул Ричмонд, чтобы начать совсем новую главу своей жизни.

Глава 2 БЕСШАБАШНЫЙ СТУДЕНТ И УСЕРДНЫЙ СОЛДАТ

Вирджинский университет в Шарлотсвилле, куда решил поступить Эдгар По, был воплощенной мечтой третьего президента США Томаса Джефферсона. Он утверждал, что университет одновременно должен быть не только научным и образовательным центром, но и примером студенческого самоуправления. Увы, с последним дела с ходу не заладились. Вместо учебы студенты скандалили и бойкотировали преподавателей, а то и периодически дрались на дуэлях. В итоге очень быстро самоуправление пришлось отменить, университет подчинили профессорскому совету, но привычка к вольной жизни у вирджинского студенчества сохранилась.

Вот в эту буйную атмосферу университетской жизни и окунулся молодой поэт, записавшийся на курс, где изучали латынь, греческий, французский и итальянский языки.

Однако главная проблема новой жизни для Эдгара По заключалась в том, что Джон Аллан явно собирался держать его в черном теле. Прижимистый шотландец, даже став одним из богатейших людей Вирджинии, считал, что для пасынка будет полезным вести такую же жизнь, какую вел его отчим, — во всем себя ограничивать, строго подчиняться старшим и давать отчет за любой потраченный цент. Артистичный и взбалмошный Эдгар пытался следовать этим предписаниям, но получалось это у него плохо. К тому же постоянно возникали непредвиденные расходы — вроде необходимости нанять слугу, чтобы он следил за вещами, стирал их и убирал в комнате. (Так, между прочим, поступали все студенты университета.) Аллан же воспринимал подобные поступки как откровенную блажь и не желал давать на них деньги.

В глазах соучеников По начинал выглядеть откровенным нищим, вынужденным экономить на всем. Это уязвляло гордость молодого поэта и заставляло искать какие-то иные пути для поправки своего финансового положения. Последней каплей стала ситуация, в которой Эдгар попросил приемного отца оплатить счет за годичное обучение и выслать еще денег на проживание. Аллан счет скрупулезно оплатил и добавил ровно один доллар на расходы пасынку. По пришел в ярость и решил поправить свои дела, выиграв деньги в карты.

Увы, это лечение оказалось существенно хуже болезни. Мало того, что проигрывал Эдгар куда чаще, чем выигрывал, у него еще и проснулась настоящая страсть к игре, что и неудивительно, учитывая наследственную склонность к безумию и безрассудству. И, впадая в азарт, молодой поэт «словно погружался в глубины своего природного, не знавшего границ, безрассудства». Карточные долги По росли день ото дня, и он принялся расплачиваться за них оригинальным образом, о котором Герви Аллен написал так: «Долги его росли особенно быстро из-за расходов на одежду. Сами по себе эти траты не могли составить слишком большой суммы — даже самый отъявленный молодой щеголь не смог бы накупить за год столько одежды, чтобы навлечь на себя обвинения в расточительстве со стороны такого обеспеченного человека, как Джон Аллан, который и сам привык жить на широкую ногу. Беда в том, что По, по всей видимости, платил одеждой и заказами на платье свои карточные долги, а их у него становилось тем больше, чем сильнее захватывала его страсть к игре. Поговаривали, что ему не хватило целых семнадцати пальто, сшитых из лучшего сукна, чтобы расплатиться за одну несчастливую ночь, проведенную за ломберным столиком».

Дальше — хуже: один из приятелей поэта утверждал, что «страсть По к крепким напиткам была такой же неумеренной и обращавшей на себя внимание, как страсть к картам». Именно в университете природная склонность Эдгара По к алкоголизму проявилась во всем своем пугающем масштабе. Его соученики вспоминали о том, что он мог напиться буквально с одного стакана. В таком состоянии будущий писатель становился почти невменяемым, плохо себя контролировал и мог уйти в запой на несколько дней.

При этом в периоды душевного спокойствия Эдгар По был способен много работать и успешно учиться. Ему «удивительно легко давались латынь и французский, на которых он бегло говорил и читал, хотя нельзя сказать, чтобы его знание этих языков отличалось большой глубиной. К греческому он был равнодушен. Нередко он являлся на занятия, не подготовив ни строчки из заданного для чтения отрывка. Однако ум его был столь остр, а память столь превосходна, что ему хватало и нескольких минут, чтобы приготовить лучший в классе ответ. Для этого ему нужно было лишь „подчитать“ урок прямо перед лекциями. Эта изумительная способность позволяла ему всегда быть в числе лучших студентов и вызывала восхищение, а еще чаще — зависть товарищей».

В университете Эдгар По не только продолжил писать стихи, но и перешел к сочинению прозаических текстов. Один из его сокурсников, Томас Гуд Такер, вспоминал: «Однажды По прочел друзьям какой-то очень длинный рассказ, и те, желая над ним подшутить, стали обсуждать достоинства произведения в весьма ироническом духе, заметив, между прочим, что имя героя — Гаффи — встречается в тексте слишком часто. Гордость его не могла снести столь откровенной насмешки, и в приступе гнева он, прежде чем ему успели помешать, швырнул рукопись в пылающий камин; так был утрачен рассказ незаурядных достоинств и, в отличие от других его сочинений, очень забавный и напрочь лишенный обычного сумрачного колорита и печальных рассуждений, сливающихся в сплошной непроницаемый мрак». После этого за По на какое-то время закрепилось ироническое прозвище Гаффи, и остывший от приступа ярости поэт на него даже не обижался.