Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище - [97]

– Вот, значит, какое ваше положение, – сказал мне тюремщик. – Хотите, чтоб все это кончилось, велите кому-нибудь принести мне украденный вами дневник.

Нежданное требование повергло меня в ступор.

– Какой дневник? – прошелестел я, ужасаясь тому, что в сговоре с Ренелле, по всей видимости, состоит даже смотритель Мойаменсингской тюрьмы.

– Не стройте из себя дурачка, мистер По, – укоризненно сказал тюремщик, подавая мне сквозь решетку лист бумаги и механический карандаш. – Пишите записку, будто дневник нужен вам как улика, подтверждающая вашу невиновность и гарантирующая скорое освобождение. Как только его доставят, мы вас и выпустим.

В голове загудел, закружился целый рой мыслей. Сколько же лжесвидетелей готовы подтвердить приписываемую мне вину? Что может статься со мной в этом ужасном месте до тех пор, как Дюпен сумеет вызволить меня отсюда?

– Думаю, ваш наниматель похитил и держит в неволе мисс Лоддиджс, – сказал я. – Ту самую леди, об исчезновении коей было сообщено полицейским чинам. Отпустит ли он ее, получив дневник?

– Ну, если эта леди у него, несомненно, отпустит, – заверил меня тюремщик.

Иного выхода, кроме согласия, я не находил. Написав все, что от меня потребовали, я свернул записку и подал ее тюремщику. Тот спрятал бумагу в карман и скрылся в темноте коридора. Я же вернулся на свой тюфяк и принялся молиться о том, чтоб Ренелле, наконец-то заполучив дневник, действительно выпустил на волю мисс Лоддиджс и меня самого – пусть и вполне понимал, что профессору было бы куда проще скрыть от мира свои преступления, расправившись с нами обоими.

Глава сорок первая

Суббота, 23 марта 1844 г.

Стоило мне, переступив тюремный порог, оказаться под ослепительным утренним небом, солнце словно бы засияло ярче обычного, а уж от уличного шума едва не зазвенело в ушах. Придержав шаг, я смежил веки и вдохнул полной грудью ароматы весны и свободы. Когда же я вновь открыл глаза, передо мной, точно возникнув из воздуха, стоял Дюпен. Не обменявшись ни словом, мы в ногу двинулись прочь от грозного мраморного фасада, готических башен и зубчатых стен Мойаменсингской тюрьмы.

– Не подыскать ли нам экипаж? – нарушил затянувшееся молчание Дюпен.

– Я бы, пожалуй, еще прошелся. Свежий воздух великолепно прочищает голову.

Дюпен согласно кивнул.

– Весьма сожалею о случившемся, По. Мне следовало догадаться, что Ренелле подарил вам эти билеты не без умысла.

– Но как вы могли догадаться об этом? Актерское мастерство этого субъекта сравнимо с талантом самой миссис Рейнольдс. Я всеми силами, всеми силами старался спасти ее, но не сумел, и эта неудача останется на моей совести до скончания дней.

– Вы никак не могли в этом преуспеть и вовсе не должны ни в чем себя обвинять. При помощи вашей жены, обладающей великолепной наблюдательностью и исключительной памятью, я вник во все подробности вчерашнего происшествия. А затем осмотрел весь театр в целом, а комнату, где произошло убийство, измерил самым тщательным образом. Поскольку, когда вы вошли, злодей уже оттеснил миссис Рейнольдс к окну, до коего от порога насчитывается, ни много ни мало, шестнадцать футов, уму непостижимо, чтоб хоть один человек на земле смог бы успеть спасти миссис Рейнольдс от гибели.

О том, что Дюпен воссоздал в уме происшедшее не вполне точно, я предпочел умолчать: в конце концов, он от чистого сердца старался успокоить мою душу. Но, что бы он ни говорил, что бы ни думала Сисси, чего бы ни хотелось мне, картина гибели талантливой актрисы останется в моей памяти навсегда – и шелк ее платья, скользящий по дереву подоконника, и нога, зацепившаяся за оконную раму в то время, как миссис Рейнольдс падала в разверстую пасть окна, и элегантная парчовая туфелька, сиротливо лежащая на полу.

Следуя вдоль Пассьюнк-авеню, мы достигли Седьмой улицы, и молча двинулись на север. Я жадно оглядывался вокруг, всем существом своим радуясь оживленной городской суете.

– Интересно, Ренелле действительно располагал возможностью оставить меня в тюрьме, если бы мы не отдали ему дневник?

Дюпен ненадолго задумался.

– Не устаю удивляться, на что только не готовы пойти люди ради денег, – с осторожностью отвечал он. – Уверен, в конце концов нам удалось бы восстановить справедливость, но вот уберечь вас от бед, пока вы в заточении, среди врагов, возможным не представлялось. В любом случае, пусть теперь дневник и у него, это уже неважно. Если на свете вообще существуют некие указания, где искать тот легендарный изумруд или королевскую гробницу, они, безусловно, заключены в рисунках, сделанных Эндрю Мэтьюзом в тысяча восемьсот сорок первом, а их мы Ренелле, разумеется, не отдали.

– Вот как? – ахнул я, разом воспрянув духом.

– Ну, а зачем бы? Ведь об их существовании известно только нам.

– А мисс Лоддиджс он освободил? – с надеждой спросил я.

– Нет, но этого мы от него и не ждали. Похититель мисс Лоддиджс амбициозен и в то же время очень опасен, однако сегодня ночью я ее освобожу.

– Я пойду с вами.

Удивленный моим заявлением, Дюпен слегка нахмурил брови.

– Вы уверены? Я полагал, вам захочется остаться рядом с женой.

– Конечно, именно этого мне и хотелось бы, но поступлю я иначе. Сисси отчаянно, всею душой надеется, что мисс Лоддиджс не пострадала, и непременно поймет: за этот план нам лучше взяться вместе, вдвоем. Если Ренелле измыслил и организовал сию инфернальную интригу, дабы заполучить дневник, рассчитывать на его отъезд в Нью-Йорк не стоит.