Эдельвейсы — не только цветы - [88]

В скверах несмотря на осень — цветы, зеленая трава. Кавказ есть Кавказ. Поспешая домой, Вано торжествовал: наконец-то! Выздоровел, руки, ноги целы, голова на плечах… Чего ж еще! Кинул взгляд по сторонам: война войной, а радуют родные места! Свернул на дорогу, обсаженную кипарисами, и запел:

Чемо Цицинатела,

дапрынав нэла, нэла…[6]

Спохватился и, как в детстве, побежал по знакомой тропке с горочки. Остановился у самой воды, снял пилотку:

— Здравствуй, море!

Опустил руки в набежавшую волну: сколько тепла и ласки!

Снова он у этих синих волн. В жизни, наверное, нет ничего более трогательного, чем возвращение к берегам своего детства!

Постояв у моря, Вано пошел к базару. Не мог же он явиться к матери без подарка. Базар-миллионка все там же, на старом месте.

— Носки! Носки! — еще издали услышал Вано. — Покупайте носки! — выкрикивал низким голосом человек на костылях.

Немного в стороне звучал хриплый голос, расхваливавший зажигалки, которые «и красивы, и безотказны, а не станет бензина, заправь керосином — зажгутся!»

Вано подошел к стойке, за которой стояла молодая чернявая женщина. Перед ней белье, платья, костюмы — ну, конечно же, перекупщица.

— Платок для матери? — спросила она. — У нас все есть! — и, нагнувшись, достала из-под стойки большой цветастый платок.

Солдат потянулся « нему:

— Сколько стоит?

— Сколько бы ни стоил — мать дороже! — ошарашила торговка и, улыбнувшись, добавила: — Тыщу рублей!

Вано отодвинул платок: хорош, но уж больно дорог. Повернулся, чтобы уйти, но тут же услышал:

— Восемьсот.

Солдат опустил голову: откуда у него такие деньги?

— А сколько у тебя — пятьсот?.. И того нет? — развязно продолжала перекупщица. — Такой красивый и без денег! — и вдруг дернула его за рукав. — Ладно, четыреста!.. Себе в убыток. Бери, порадуй мамашу!

Сосчитав деньги, сунула их за пазуху, обнажив на мгновение полную грудь, и тут же, забыв о солдате, затянула:

— Платки! Покупай платки! Красивые, теплые, чистая довоенная шерсть!..

— Салют, Виола! — вынырнув из толпы, подошел к торговке нарядно одетый мужчина.

— О, Мишель!.. Ну, как там?

— Как часы, — ответил тот, растягивая в улыбке черный шнурок аккуратно подбритых усиков. И, приглушив голос, почти зашептал: — Комиссионные, мадмазель. Без этого, сами понимаете…

— У-у, какой нетерпеливый. Я же сказала!..

Противно было видеть молодого человека не в военной форме. Вот уж действительно: «Кому война, а кому — мать родна», — вспомнил Вано фронтовую поговорку.

Завернув покупку в газету, Вано поспешил на окраину. Вот и школа, в которой когда-то учился. Осмотрелся: вроде все на месте, но что-то не так, чего-то не хватает. Ах, вот что, тут же стоял дом! И как он сразу этого не заметил? Деревянный, большой, в нем девочка-скрипачка жила… Даже фундамента не осталось. Поразило безлюдье.

Свернув в знакомую узкую улочку, Вано пошел быстрее: еще немного — и за углом встанет каштан, покажется дощатая крыша с ржавым железом у трубы. Шагнул за угол и, ничего не понимая, остановился. Ни каштана, ни дома… Только земля да пепел… Кинулся к соседям — никого. Обошел наполненную водой воронку, присел на камне. Не заметил, как подошла женщина.

— Вано?! — всплеснула она руками.

Солдат вскочил на ноги:

— Тетя Мари! Тетя…

Вскрикнув, женщина бросилась к нему, припала к груди. Ее плечи судорожно вздрагивали.

— Что с вами, тетя Мари?.. Ну, говорите же!

Потом сидел у пепелища и смотрел куда-то вдаль невидящими глазами.

Больше не стал никого расспрашивать. Что толку? Ни соседи, ни самые лучшие друзья, никто не сможет помочь ему. Тяжелое, двойное горе свалилось на него — мать и Лейла…

К ночи налетел ветер, зашумел кипарисами, с моря дохнуло холодом и еще тяжелее стало на душе солдата.

Ни к чему было оставаться здесь.

Вскинул за плечи вещмешок и побрел в верхнюю часть города. Остановился лишь на горе Баграта и минут пять смотрел на море, на притихшие темные улицы, скверы. Как тесно была связана его жизнь с этим городом!

Повернулся и быстро пошел вверх по тропке, как умеют ходить только люди, выросшие в горах.

29

О том, что генерал Леселидзе прибыл в 76-й полк и «заглянул» в некоторые его подразделения на переднем крае, знали многие. Но посетит ли он батальон Колнобокого, который, ведя бои, потеснил противника и вырвался вперед, — сказать трудно. В этом сомневался и командир батальона: мало ли у генерала всяких дел!

Раздумывая, Колнобокий не подозревал, что командующий армией уже находился в квадрате боевых действий батальона, а точнее, на приданной ему батарее.

С юных лет артиллерия стала для Константина Николаевича Леселидзе главным увлечением. Окончив в двадцатых годах училище имени ВЦИК, он оставался «при пушках» на протяжении более двадцати лет: прошел путь от наводчика и командира взвода до генерала. До тонкостей познав это оружие, его боевые возможности, он придавал «богу войны» особое значение.

— Ну, пушкари, — просто сказал он, — хвалитесь успехами: как с питанием, боеприпасами?.. — И услышав, что «стало лучше», мысленно похвалил летчиков, занимавшихся переброской грузов к переднему краю. «Молодцы авиаторы, — подумал он. — Герои».

Взглянув на телефонный аппарат, попросил связать его с находившимся на НП командиром батареи. Старший на батарее лейтенант Сахнин сам припал к телефонной трубке, но она молчала. Он бешено крутил ручку, ел глазами телефониста: стыд и позор — в такой момент связь отказала!