Эдатрон. Лесной край. Том 1 - [12]

Собираться ему было недолго. Единственное, что вытащил из штанов веревочку, которая оказалась сплетенной из какого-то растительного волокна и была довольно крепкой на разрыв и обвязался вместо нее сплетенной им самим косичкой из бересты, которая была гораздо хуже, но на поддержку штанов пойдет. А веревочкой, не пожалев полчаса времени, накрепко привязал нож к посоху наподобие наконечника, а сам посох с помощью еще одной лыковой веревочки закинул за спину. Никаких иллюзий насчет получившегося копья он не испытывал, не с его умениями и силенками, но таким образом нож всегда был готов к бою и отбиться от чего-то неожиданного он сумеет, а готовым надо быть ко всему, а так и оружие наготове, и руки свободны для сбора пищи. А копье, даже такое, оно и есть копье. А чтобы совсем уж руки не были пустыми вырезал себе из крепкого орешника толстый посох. Удобно и при ходьбе и, если что, поможет и при обороне. В крайнем случае хотя бы кинуть в противника, и пока тот будет ловить подарок, достать из-за спины копье. Так и пошел, подождав, когда подсохнет роса, с посохом в правой руке и с лукошком в левой.

Шагалось легко. Если бы еще не мошкара, так и норовившая влететь в рот или в глаза. Впрочем, он терпеливо сносил ее присутствие, вспомнив по прежним временам, что, будучи детьми они совсем не обращали на нее внимания и даже здоровенные таежные комары не доставляли больших хлопот. К ним надо просто привыкнуть. С каждым днем он все больше срастался с окружавшей его природой и со своим новым телом и чувствовал себя все увереннее. И все больше вспоминались таежные навыки, казалось оставшиеся в далеком детстве. Стопы ног сами стали мягко перекатываться с пятки на носок, большими пальцами чуть вовнутрь. Так вес тела равномерно распределялся между пальцами ног, которые сильно влияли на напряжение ног во время ходьбы, и таким манером можно было преодолевать большие расстояния, не чувствуя усталости. Глаза внимательно скользили по окрестностям, замечая малейшие нюансы.

На первый взгляд лес вокруг ничем не отличался от земной дальневосточной тайги. Такое же дикое смешение природных зон, которое причудливо играло самым разнообразным смешением деревьев и других растений. Например, суровый кедровник или сумрачный ельник вдруг сменялся плантациями малинника или лещины, а заросли чертового дерева чередовались веселыми лужайками, окруженными дубами и березами, обвитыми лианами лимонника или дикого винограда. А уж величественный липовый лес с реликтовыми деревьями в несколько обхватов и зарослями папоротника навеяли тоску по походам за женьшенем. Кстати, не забыть бы потом заняться его поисками. Если тут есть липа и папоротник, то должен быть и женьшень, к которому Витольд Андреевич питал истинное уважение. Но встречались иногда и совершенно незнакомые деревья и растения, хотя может он что-то и забыл. Все-таки в детстве он был ни разу не ботаник и не зоолог и цели имел чисто утилитарные — кого бы сожрать и что бы сорвать для той же цели. И если бы тот мужчинка, который закинул сюда Витольда Андреевича не предупредил, что здесь будет совсем другой мир, то он подумал бы, что попал в Приморскую тайгу, до того все было похоже и знакомо.

Путь впереди предстоял неизвестно какой протяженности по длине и по времени, поэтому шагал он, не торопясь, размерено, как на прогулке, без отдыха и перерывов, жуя на ходу все, что попадалось съедобного. Ночевал на деревьях, хотя ничего опасного пока не встречалось. Но, вбитые в прежней жизни привычка всегда быть настороже, и природная паранойя держали его в тонусе и не давали расслабиться. Два раза пришлось делать остановки на день. В первый раз нашел заросли крапивы и полдня дергал еще невысокие кустики. Крапива было молодая и довольно нежная, но уже щипалась. Верхушки отлично пошли на салат, что стало прекрасным дополнением к диете из грибов и одуванчиков, а стебли, обрезав корни и листья, повесил сушиться. Утром, собравшись в путь, навесил подвяленные стебли, связанные в одну длинную бахрому, на пояс. Так и шел дальше в пышной юбке. Стесняться было некого. Да если и встретился бы кто, то ему было глубоко наплевать. Ну дикарь, ну туземец, ну и что? Впрочем, покрасоваться было ни перед кем, никто ему не встретился и вообще следов разумной жизни он так и не приметил. А второй раз наткнулся на березняк. Целая роща молодых стройных, с едва проклюнувшими нежными пахучими листочками, березок. Ну как тут удержаться. И хотя основной сезон уже прошел, но он насверлил кончиком ножа дырочек в белых стволах, понатыкал туда тонких очищенных веточек и подставил под них кулечки из той же бересты, которые накрутил тут же. Того, что натекло ему хватило в первый раз после попадания в этот мир от души напиться вкуснейшим, чуть-чуть отдающим запахом свежей древесины, березовым соком. Или так подействовало на вкус постоянное чувство голода и свежий лесной воздух? Не важно. Целый день он только и делал, что пил сладковатый березовый сок и заедал его свежей крапивой и подберезовиками.

А на десятый день к полудню он наконец вышел к небольшой таежной речке. Вода его обрадовала. Была она чистая, холодная и он, наплевав на все санитарно-гигиенические нормы, от души напился. Роса конечно хорошо, но она всего лишь не давала умереть от жажды, а тут целая речка воды, хватит и напиться, и помыться, да и постираться не мешает. И конечно посмотреться в отражение, как в зеркало. Интересно же, как он сейчас выглядит. Еще немного прошел вдоль русла, идя против течения и продираясь сквозь прибрежные заросли, и наконец вышел на широкий, залитый солнцем, галечный пляж. Здесь и решил остановиться.