Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [202]

Пауль Клее также относится к числу основоположников современного искусства. В 1911 г. он работал с Кандинским в Мюнхене, когда последний совершил «скачок в абстракционизм». Но ещё до этого (примерно в 1902 г.) Клее придумал собственный стиль выражения подсознательного разума и фантазии в искусстве. Далее следуют выдержки из статьи профессора Роберта Ноттса «Пауль Клее и мистический центр», включённой в сборник материалов по современному искусству за 1987 г. Статья начинается с цитаты самого Клее: «Миссия художника заключается в том, чтобы как можно глубже проникнуть в то тайное место, где первобытная сила подпитывает эволюцию».

В одной из картин Клее изображён человеческий пупок, который символизирует этот тайный центр. Профессор Ноттс объясняет:

На холсте изображена таинственная фигура, которая держит в сомкнутых ладонях пылающий пупок, тот самый внутренний божественный свет, который источает всё мировое знание… Идея тайного центра имеет огромное значение в мистицизме. Известный мистик мадам Е. П. Блаватская, хорошо известная Клее и другим художникам, писала [в «Разоблачённой Изиде», т. 1, с. 39]:

«Древние считали, что астральная душа человека, его личное самосознание, помещается в пупе. В этом брамины были едины с Платоном и другими философами… Пуп рассматривали как „круг солнца“, местопребывание божественного внутреннего света. У парсов по сей день существует верование, что в пупах у адептов имеется пламя, которое освещает им всю тьму и раскрывает духовный мир».

Ноттс добавляет: «Е. П. Блаватская определённо интересовала Клее, поскольку раскрывала таинственные силы, действующие на ином уровне человеческого сознания, к которому Клее всегда тянулся. В своих работах он почти всегда вырывает вещи из их привычного окружения, помещая их в безграничные пространства, указывая таким образом на тесную связь между землёй и космосом, живыми и мёртвыми, прошлым и настоящим»[1144].

Поль Гоген (1848–1903)

Прославленный французский художник Поль Гоген, представитель символизма в изобразительном искусстве, также испытал на себе влияние теософии. Историк-искусствовед Томас Бусер пишет об этом в статье «Религия Гогена», опубликованной летом 1968 г. в «Арт Джорнал»[1145]:

Одной из многочисленных особенностей Поля Гогена было то, что он писал картины на религиозную тему. Религиозных картин, написанных значимыми художниками конца XIX в., бесспорно мало, поскольку немногие великие художники того времени интересовались религией, даже тайно. Для Гогена религия, напротив, играла огромную роль в искусстве и в жизни… Его нельзя назвать ни креативным теологом, ни систематическим. И всё же… его вера была куда более мистической, чем общепринятая в то время. По-видимому, Гоген увлекался теософией…

Временами в сочинениях Гогена и, как мы видим, в его картинах выражены идеи, тождественные теософской доктрине, изложенной в популярной книге Эдуарда Шюре Les Grands Initiés… В теософии Гогена с самого начала привлекала идея посвящённого или провидца, который может заглянуть за пределы материального мира…

Бусер считает, что к 1889 г., когда вышла книга Шюре, Гоген, несомненно, уже был знаком с теософией. И действительно, теософия шла рука об руку с созданием Гогеном своего самобытного стиля. По меньшей мере, его принадлежность к теософии помогает нам понять, как художнику удавалось сочетать стили религиозного искусства и множества различных культур: яванской, египетской, греческой и т. д.

Значительная часть статьи посвящена анализу работ Гогена. Вот что Бусер говорит о его картине «Нирвана»:

Эта картина вовсе неслучайно почти в точности иллюстрирует следующий отрывок из книги Шюре:

«Перспективы, открывающиеся на пороге Теософии, беспредельны… Впервые встречаясь с ними, чувствуешь трепет бесконечности. Бездны бессознательного разверзаются внутри нас, открывая перед нами пучину, из которой мы происходим, и головокружительные высоты, к которым мы стремимся. Восхищённые этой беспредельностью и в то же время испытывая трепет перед необъятностью предстоящего пути, мы жаждем небытия, мы призываем Нирвану!..

Кто-то сказал, что человек рождён в углублении волны и ничего не знает о бескрайнем океане, расстилающемся впереди и позади него. Это правда, но мистическое откровение направляет нашу ладью на самый гребень волны, и оттуда, хотя и одолеваемые яростным напором стихии, мы всё же успеваем охватить весь необъятный простор океана и весь его величественный ритм, а взор, измеряющий глубину небесного свода, отдыхает в тишине лазури».

В заключение Бусер пишет:

Хотя таким образом предметы на картинах Гогена невозможно в полной мере «объяснить», кое-что о них всё-таки можно сказать. Грубо говоря: когда Гогену требовалось подумать о предмете, образ его мысли был теософским. Его воображение было теософским. Теософия была его мировоззрением. Надеюсь, это знание не является поверхностным объяснением, а помогает нам открыть новые глубины смысла его картин… Джон Ренальд как-то отметил, что Гоген, «питал свойственную всем недоучкам склонность к сложным, высокопарным теориям».

Воздух, которым дышал Гоген, был наполнен оккультизмом; во многом оккультизм стал основой для всего символизма. В случае Гогена, однако, теософия удовлетворяла его потребность в религии, теософская теория давала ему интеллектуальный фундамент, позволяющий углубить смысл картин, в то время как чувствительность позволяла ему трансформировать этот фундамент в фантастические образы.