Джузеппе Бальзамо. Части 1, 2, 3 - [267]

Сзади сидела дофина вместе со своей фрейлиной, г-жой де Ноай. На переднем сидении ехала мадемуазель Андре де Таверне.

Покраснев от удовольствия, обрадованный г-н де Шуазёль высунулся из кареты и почтительно поклонился.

— Прощайте, ваше высочество! — проговорил он прерывающимся голосом.

— До свидания, господин де Шуазёль! — отвечала дофина с царственной улыбкой, величественно пренебрегая всеми правилами этикета.

— Да здравствует господин де Шуазёль! — прокричал восторженный голос.

Мадемуазель Андре живо обернулась при звуке этого голоса.

— Дорогу! Дорогу! — взревели доезжачие ее высочества, вынуждая бледного и жадного до зрелища Жильбера отойти к обочине дороги.

Да, это и в самом деле был наш герой; это он в приливе философского энтузиазма прокричал: "Да здравствует господин де Шуазёль!"

LXXXVII ГЕРЦОГ Д’ЭГИЛЬОН

Если в Париже и на дороге в Шантелу можно было увидеть лишь горестные мины да воспаленные глаза, Люсьенн встречал посетителей сияющими лицами и обворожительными улыбками.

Теперь в замке царила не простая смертная, хотя и самая красивая и обожаемая из всех смертных, как говорили придворные и поэты: теперь Францией управляло настоящее божество.

Вечером того дня, когда г-на де Шуазёля постигла немилость, дорогу в Люсьенн запрудили те же самые экипажи, которые утром следовали за каретой отправлявшегося в изгнание министра. Кроме того, прибыли все до единого сторонники канцлера, те, кого он подкупил, или те, кому он оказывал милость. Они составили весьма внушительный кортеж.

Однако у г-жи Дюбарри была своя полиция. Жан знал до последнего барона имена тех, кто сказал последнее "прости" угасавшим Шуазёлям. Он сообщал эти имена графине, и эти люди безжалостно изгонялись. Зато тех, кто не побоялся поступить вопреки общественному мнению, графиня вознаграждала покровительственной улыбкой, и они могли вволю полюбоваться новым божеством.

После всеобщего столпотворения начался прием близких людей. Ришелье — настоящий, хотя и тайный, а главное, скромный герой дня, — наблюдал за круговоротом посетителей и просителей, заняв кресло, находившееся в глубине будуара графини.

Как только не выражалась всеобщая радость: во взаимных поздравлениях, в рукопожатиях, в придушенных смешках, в приплясывании — можно было подумать, что все это стало привычным языком обитателей Люсьенна.

— Нельзя не признать, — проговорила графиня, — что граф де Бальзамо, или де Феникс, как вы, маршал, его называете, — истинный герой наших дней. Какая жалость, что обычай велит сжигать колдунов!

— Да, графиня, да, это великий человек, — согласился Ришелье.

— И очень красивый. Я питаю к нему слабость.

— Вы заставляете меня ревновать, — со смехом ответил Ришелье, втайне мечтая как можно скорее перевести разговор на серьезную тему. — Из графа де Феникса вышел бы грозный министр полиции.

— Я об этом уже думала, — сказала графиня, — но это невозможно.

— Отчего же, графиня?

— Потому что он будет несовместим со своими коллегами.

— То есть почему же?

— Он все будет знать, видеть все их игры…

Ришелье покраснел так, что это стало заметно, несмотря на румяна.

— Графиня! Если бы мы оба были министрами, — заговорил он, — мне бы хотелось, чтобы он видел мою игру и постоянно раскрывал бы вам мои карты: вы имели бы случай убедиться в том, что валет червей всегда у колен дамы и ног короля.

— Никто не сравнится с вами в тонкости ума, дорогой герцог, — заметила графиня. — Однако давайте немного поговорим о нашем министерстве… Я полагаю, вы уже предупредили своего племянника?..

— Д’Эгильона? Он прибыл, графиня, при таком стечении обстоятельств, которые римский авгур счел бы благоприятнейшими: при въезде в город он нос к носу столкнулся с уезжавшим господином де Шуазёлем.

— Это и в самом деле счастливое предзнаменование, — согласилась графиня. — Он, значит, скоро будет здесь?

— Графиня! Я рассудил, что, если все увидят д’Эгильона в Люсьенне в такую минуту, как сейчас, это может вызвать всякого рода толки. Я просил его оставаться неподалеку в деревне до тех пор, пока я не вызову его к вам.

— Ну так вызывайте, маршал, и немедля, потому что мы одни или почти одни.

— Я это сделаю с тем большим удовольствием, графиня, что мы обо всем условились, не правда ли?

— Совершенно верно, герцог. Вы предпочитаете… военные дела или финансы, не так ли? Или, может быть, хотите взять морское министерство?

— Я предпочитаю военные дела, графиня. Вот где я мог бы оказаться полезнее всего.

— Вы правы. Вот о чем я и буду говорить с королем. Нет ли у вас каких-нибудь антипатий?

— К кому?

— К тем из ваших коллег-министров, которых может предложить его величество.

— Я человек того круга, в котором легче всего найти общий язык с другими людьми, графиня. Однако позвольте мне все-таки пригласить племянника, раз вам угодно его принять.

Ришелье подошел к окну; двор был еще виден в наступающих сумерках. Он подал знак одному из выездных лакеев, который, казалось, только этого и ждал и бросился выполнять приказание.

Во дворце начали зажигать свечи.

После отъезда лакея, спустя несколько минут, на главный двор въехала карета. Графиня с живостью взглянула в сторону окна.