Джура - [200]

– Слушай, Джура, я сейчас очень рассердился на тебя за то, что ты чуть ли не хотел ударить меня, и решил было пошутить, но знаю, этим не шутят. Чжао жив!

– Чжао жив?

– Да, жив!

– Где же он?

– В кишлаке.

– В каком?

– В Мин-Архаре.

– Кишлак пуст, и там гнездятся совы.

– О, ты ничего не знаешь! Уже построили новый кишлак Мин– Архар, в другом месте. Очень хорошее место. Близко. Едем скорее, а то, видишь, по тропинке в кишлак поскакал мой друг. Он слышал, как я закричал «Джура», вот и поехал известить всех. Таг отбежал в сторону за своим конем, и вскоре оба всадника галопом поскакали по узкой дорожке над обрывом. Но не успели они подняться на гору, куда вела тропинка, как наверху показались люди, и навстречу Джуре выбежала Зейнеб. Ее побледневшее лицо, устремленное вверх, говорило о перенесенных мучениях и томительном ожидании.

– Джура! – только и сказала она, но в этом слове были и надежда, и восторг встречи, и любовь.

– Джура! – донесся с вершины горы крик Кучака. – Джура!! – закричала толпа.

– А-а-а! – понеслось по горам.

– Стойте, не надо! – крикнул Джура и поднял руку. – Не надо! – прошептал он, нежно отстраняя Зейнеб, и соскочил с коня. Зейнеб, стыдясь открыто проявлять свои чувства, стояла, прижав руки к груди.

– Я сделал очень большую ошибку, – громко и твердо сказал Джура, – я виноват перед Чжао. Я поверил предателю и чуть не лишился друга. Я иду просить Чжао, пусть он простит меня… Я не просто пойду. Эй, Таг, гони меня к Чжао, бей меня камчой, бей! Толпа стихла. Таг растерялся: бить при всех Джуру, гордость всего кишлака?… Хотя бы даже он был виноват, на него не подымалась рука.

– Бей же меня, бей! – настойчиво повторял Джура, заметив в толпе Чжао с перевязанной головой.

Это было выше понимания Тага, и все же Таг сердцем понял все величие момента, когда Джура, искупая вину, заставлял себя бить. Таг поднял камчу и несколько раз хлестнул Джуру по плечам. Джура шел вверх, сняв шапку. Толпа затихла: её молчание было красноречивее слов. И снова хлестнул Таг.

– Разве так бьют? Разве камча у тебя? – свирепо спросил Джура. – Разве шутки шучу?… – И, вырвав камчу из рук Тага, он отбросил её в сторону. Размахнувшись своей камчой, хлестнул Тага и сказал: – Так бьют. Бери камчу!

Таг невольно ахнул и крепко сжал в руке камчу. – Бей! – приказал Джура и снова пошел вперед. А Таг ехал сбоку и хлестал Джуру, подымая плеть и изо всей силы опуская её на Джуру. Вслед за ними тихо шла бледная Зейнеб и вела в поводу Вороного.

Никогда ещё Чжао так не волновался. Ему, мужественному, закаленному человеку, хотелось и смеяться и плакать. Только Джура с его прямотой и честностью мог так поступить. Он публично искупал свою вину, и Чжао понимал, как страдает гордый Джура. – Ну, вот и я… Ну, вот… Ошибался… Простишь? – спросил Джура. Толпа затаила дыхание, восхищенно глядя на происходящее. – Друг! – только и произнес Чжао. Протянув руки к Джуре, он прижал его к груди.

Кучак больше не мог сдерживать свое ликование. – Вот какие друзья! – закричал он толпе.

В его жестах и голосе было столько радости, что хватило бы на весь мир. Друзья откинулись назад и посмотрели друг другу в глаза. – Я не споткнусь дважды об один и тот же камень, – тихо сказал Джура.

– Ты, Джура, много передумал, это отражается в твоих глазах, – сказал Кучак.

– Я много страдал, – ответил Джура.

– Это правда: одиночество, да ещё в чужой стране, и голод хуже всего, – подтвердил Кучак.

– Не голод, а заблуждения сильнее всего мучат человека, – возразил Джура. – Один верный спутник дороже тысячи неверных. В самые тяжелые дни дружба Чжао меня поддерживала, – тихо сказал Джура. – А где мать моя? – спросил Джура, оглядывая толпу. – Айше убита в бою, – тихо ответила Зейнеб.

Толпа молча расступилась, открывая Джуре путь к могиле, приютившейся на склоне горы.

– О храбрая, умершая, как мужчина, с винтовкой в руках!… – начал Кучак и запнулся, сожалея о том, что у него нет в руках дутара. – Она храбро сражалась за счастье встретиться с тобой, Джура, но басмаческая пуля сразила её. Зато ты жив, Джура. Ты знаменитый, ты великий, ты…

– Я не люблю бабьей болтовни! – строго оборвал его Джура. – Не говори так! – горестно воскликнул Кучак. – Раньше я вплетал в скорбный ветер звуки моих песен, и эхо умирало в горах, а сейчас сам Козубай… – И Кучак замолчал, выискивая что-то в складках пояса. – Вот, – сказал он и протянул Джуре небольшую вещицу.

– Что это?

Кучак приосанился:

– Сам Козубай подарил мне эту ручку с золотым пером. Эта ручка на всю жизнь. За Казиски. А ты говоришь «бабья болтовня»! И кому же? Манасчи Кучаку! Пойдем, пойдем со мной, я докажу тебе, что значит «бабья болтовня»! – Кучак схватил Джуру за рукав и потащил наверх.

Джура шел, окруженный толпой.

Отовсюду неслись приветствия:

– Здравствуй, Джура!

– Долго живи, Джура!

– Как доехал, Джура?

– Здравствуй, Джура! – сказал Муса, на ходу пожимая ему руку. – Я здесь со своим отрядом горы прочесываю, последних басмачей ищу. И Юрий здесь, в горах, камни добывает. За ним я уже послал! Абдулло-Джон, «краснопалочник», ушел с отрядом домой. В горной долине, возле ручья, виднелись кибитки. На склонах гор паслись овцы, козы, яки.